Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Когда поедут?
— Прямо с утра и поедут, подводы гружёные, не поторопишься.
Ночевать Евсей поехал к старому приятелю Лаврену, которого давно не видел. Передавал привет с оказией — и только, а теперь привёз ему горшочек с мёдом. Братья Никитины пытаются развести пчёл, вот и угостили.
Лаврен вышел сам встречать гостя: уже прослышал, что приехал Евсей, а значит, мимо не пройдёт.
— Ну, здравствуй, отшельник, — сказал он и крепко обнял друга.
— Доброго здоровья и тебе, крепок ещё.
— А это Родион,
Родион засмущался от такого внимания к себе.
— У тебя и прибавка в доме уже есть? — спросил Лаврен.
— Есть. Дочка, бегает уже, никому покоя не даёт, — ответил Евсей и заулыбался.
— Вот оно времечко, давно ли по реке сопли морозили, а поди ж ты, уже и дочка в доме бегает. Ну, проходите, а то так и будем посреди улицы говорить.
Долго просидели Лаврен с Евсеем. Старик узнал, как устроились его земляки на новом месте, как приняла их землица.
— Оно и так бывает: глядишь, место доброе, а прижиться никак нельзя, не принимает земля. То неурожай, то сгорело, то ещё чего. Помается человек и съедет на другое место. А другому всё как по маслу — любое дело с прибытком.
— Прибыток есть, зимой соберутся вечерком бабы посидеть да поболтать, так ребятишки такой хай поднимут, хоть из дома убегай.
— Ишь, ты? Ничего, ребятишки — дело доброе, без них никак нельзя. А живёте ладом, без скандалов?
— Скандалит у нас только Настасья Дронова, — усмехнулся Евсей.
— Чего так? Вроде ничего была девка, спокойная.
— Так она Маркела палкой охаживает. — Евсей рассказал Лаврену недавнюю историю, смеялись долго.
— Значит, полюбовно полдеревни гонял, — сказал Лаврен. — Он и здесь любитель был помериться силами.
— Было дело, только против своей жены ни слова, ни полслова. Она его ругает, а он ей говорит:
— Я с самого первого взгляда на тебя так и сомлел. Ты на меня хоть добрым словом, хоть колом по хребту, а я смотрю на тебя и любуюсь.
— Так и говорит ей? — спросил Лаврен.
— Маркел ещё и подначит, мол, когда ты злишься, из тебя дым идёт. Тогда совсем держись. Но Маркел поймает её, подержит несколько минуток, пока она успокоится, потом гладит по голове да приговаривает какие-то слова. Нет, ничего, хорошо живут, Маркел её никому в обиду не даёт и сам пылинки сдувает. Она баба невредная. Но характер такой. Я спросил как-то Маркела, что, мол, успокоить нельзя, а он мне выдал:
— Мне такая тихая и спокойная, как у Кирьяна Дарья, баба не нужна, я ж закисну и скукожусь, как огурец в бочке. А Настя меня понимает, не даёт закиснуть, да и свой характер заодно потешит. Вот так и живём.
— Хотелось бы мне пожить с вами немного, только не отлучишься сейчас отсюда. Илья Саввич в Тайшете живёт, делов у него там много, да и по-семейному получилось так. Жена у него полтора года назад померла, помнишь же, больная была, так он сразу и уехал отсюда. Оставил Нестора на хозяйстве, а меня в пригляд
— Так она малая совсем, — удивился Евсей.
— Десять годочков минуло. Так-то девочка неплохая, не в пример братцу, с головой, но маловата ещё, чтобы к делу приставить. Учили её немного в Канске, два года обучению предавали, читать, писать умеет, только этого маловато, а жизнь когда ещё свои уроки начнёт давать! Здесь только и слушается Аннушку, свою воспитательницу да Никитичну — повариху, другие ей не закон. Нестора, брата, будто и не видит совсем: сядет где-нибудь в уголок и смотрит в точку — всё по матери убивается. Завтра повезут её в Тайшет, там церковь освящать будут, вот и захотела она побывать на таком празднике, даже Илья Саввич не посмел отказать ей.
— Мы тоже едем завтра с ними, мне надо поговорить с Хрустовым.
— Так и поедете вместе, чего по одному болтаться. А дело серьёзное, может, и я тут смогу решить?
Евсей рассказал старому другу, что собирается ещё сходить за золотом, а если получится, то и попробовать завести торговые отношения с карагасами. Снарядить пару подвод с товаром да обменять их на пушнину, а если повезёт, то и на золото.
— Это я не могу решить, езжай к самому, а тебе скажу так — тянет золото. Только не приближайся к нему, держись на расстоянии. Недавно приезжал мужик с Благодатской, рассказывал, что часто стали люди пропадать в тайге. Пойдут золото мыть — и ни слуху, ни духу. Если решишься, то один не ходи и боронись чужого человека в тайге, не зря люди пропадают. А так, конечно, дело стоящее, если с умом подойти, да и карагасов не обижать.
Утром к лавке поехали вместе с Лавреном, он должен был передать с обозом ещё какие-то бумаги. Возле крыльца стояли две подводы, груженные доверху, рядом — коляска на рессорах.
Родион только подошёл посмотреть диковинный экипаж, как с крыльца к нему бросилась нарядно одетая девочка.
— Родя, это ты? Какой ты стал большой! Здравствуй, Родя.
— Лизавета?
— Да, я это, не узнал, что ли?
— Не узнал.
— А ты чаще приезжай! Где ты был?
— Я?
— Знаю, живёте вы на заимке в лесу!
— Откуда знаешь?
— Тятя говорил, а я подслушала. Только не говори мне, что подслушивать нельзя, мне про это Аннушка говорит постоянно.
— А ты её не слушаешь?
— Почему не слушаю? Слушаю, но делаю по-своему. А мы в Тайшет едем, там церковь открывать будут, я хочу посмотреть, говорят, что народу будет страсть как много.
— Мы тоже в Тайшет.
— Правда? Поедем вместе, хочешь, со мной поедем на этой коляске. Хочешь?
— Здесь места маловато, мне не достанется.