Искры на воде (сборник)

Архипов Вячеслав

— Да.

— Лошадь твоя во дворе, когда поедешь, я тебе и отсыплю, сколь захочешь; только мы после обеда поедем снова; пока рыба скатывается, надо успевать. Спать будем зимой.

Утром, когда Евсей запряг коня и собрался было уезжать, на крыльцо вышел Никодим.

— Евсей, собрался, что ли?

— Собрался, чего ждать?

— Погодь. — Никодим спустился с крыльца и подошёл к телеге. — Ты к Хрустову когда поедешь?

— Река только встанет, и поеду.

— Передай ему, что я исполнил его просьбу — он знает, про что

разговор.

— Передам, отчего ж не передать.

— Чирей, неси-ка ящик! — крикнул хозяин.

Работник вынес небольшой ящик, сколоченный из дранья, и поставил на телегу. Там, прикрытая травой, лежала уже посоленная рыба.

— Сколько с меня? — спросил Евсей.

— А, пустое. — Никодим направился в дом, оглянувшись, крикнул: — Так ты не забудь передать!

— Не забуду. Спасибо за рыбу.

Хозяин, не оборачиваясь, махнул рукой и скрылся за дверью.

28

Хрустов большую часть лета прожил в Тайшете: дела с торговлей шли хорошо, но была возможность ещё больше расшириться и окрепнуть. А дело без доброго помощника оставлять нельзя было. Такого помощника, как Лаврен, в Тайшете он не нашёл. Были разные: послушные, работящие, но исполнительные только по приказу. Даже видимую выгоду самостоятельно использовать не могут — только с указки. Привыкли «шапку ломать» перед хозяином, а чтобы головой поработать, так это, мол, не моё дело. Но хоть такие, да в меру вороватые. Илья Саввич видит, кто и сколько прибирает себе, но пока терпит, понимает, что честных приказчиков не бывает. Разные мелочи, конечно, огорчают лавочника, но, в общем, дела идут прибыльно. Дочка радует: проявила усердие к учёбе; учитель доволен, хвалит.

Иван Иванович Свешников, учитель из политических ссыльных. Наводнили они Сибирь-матушку после января 1905 года. И в Тайшете их много. Среди них разные люди: есть мастеровые, которые работают на лесозаводе, на железной дороге, есть учёные, они пробиваются уроками для недорослей, как Свешников. Эти люди руками заработать себе кусок хлеба не могут, но знания имеют и языки разные понимают — этим и пользуются местные граждане, кто способен оплатить учёбу своих чад.

Свешникова посоветовал Хрустову урядник, с кем у лавочника сложились добрые отношения.

— Приглядись к нему, он ранее где-то в самой Москве учительствовал, да вот попал под влияние. Конечно, дурак, что вовремя не разглядел яму, да только что теперь? Они у меня под приглядом, этот самый тихий, гляди, что и сгинет от голода. Один живёт, кабы чего не удумал, а мне потом отвечай.

— Плохо кормит политика.

— Ты присмотрись, ему же не политике учить, а другие знания давать.

Илья Саввич поговорил с Иваном Ивановичем, сошлись в цене. Плату назначил такую же, какую получали и другие учителя, но лавочник предложил ещё и место для жилья, небольшую каморку и столование. Довольный Свешников готов был приступить к работе сразу, но пришлось ждать,

пока Илья Саввич уговорит дочь. К его удивлению, дочь согласилась сразу, и занятия начались. Лизавета относилась к учителю уважительно, как к любому взрослому человеку, усердие проявила необыкновенное.

— Удивительная девочка, — говорил Свешников отцу. — Столько вопросов, столько желания к познанию, всё впитывает с первого раза.

— Это не вредно для неё? — спросил Хрустов.

— Не понял?

— Для головы не вредно, не свихнётся от учёбы?

— Что вы! Знания делают человека выше, чище, благороднее.

— Это от чистых помыслов вы против царя пошли?

Свешников сначала немного растерялся, но потом сказал:

— От чистых. Если вы хотите, мы поговорим об этом, но, разумеется, без ребёнка, чтобы не смущать её.

— Что ж, давай поговорим.

Свешников рассказал много интересного, о чём Илья Саввич и не догадывался.

— Интересные сказки.

— И страшные. Это не песочные часы перевернуть. Чем больше размышляю об этом, тем больше сомнений. Вы не думайте, вашей дочери об этом я рассказывать не стану.

— Будь любезен.

Отношения к учителю у Хрустова не изменились. Он понимал, что во всём сказанном учителем есть рациональное зерно, но, как в любой сказке, попробуй разобрать, где ложь, а где намёк. Но в основном Хрустов остался доволен обучением дочери.

Однажды Илью Саввича снова потревожил урядник, пришёл в лавку и сказал Хрустову:

— Пойдём в участок, дело есть.

— На-ка, горло промочи, — лавочник налил уряднику водки.

— Всё к одному, давай.

Крякнув от удовольствия, вытер усы рукавом и кивнул:

— Пойдём, узнаешь кое-что интересное.

В участке он подвёл Хрустова к двери и стал слушать.

— Расскажите, господин Дамкин, ещё раз, всё по порядку, о чём вы хвалились в торговых рядах в присутствии сельчан.

— Это истинная правда! — воскликнул визгливый голос. — Ничего я не выдумывал.

И этот противно-визгливый голос стал подробно рассказывать про распутные действа с гражданкой Хрустовой Лизаветой, дочерью лавочника Хрустова. Он называл такие подробности, что даже урядник сначала покраснел, потом покрылся испариной.

— Хватит, — тихо сказал он и медленно открыл дверь.

За столом сидел сотский и допрашивал Дамкина, серую мышку улицы, которую, даже если и увидишь, не запомнишь никогда.

— Говоришь, распутничает Лизавета Хрустова, это в её-то годы?

— Она ничего выглядит, лет на двадцать пять, вся в соку, — говорил довольный Дамкин.

— Илья Саввич, сколько лет твоей дочке? — спросил урядник. — Скажи этому ловеласу, обрадуй.

Хрустов стоял онемевший от такой беспардонной лжи.

— Одиннадцать лет ей, — выдавил он.

— Слышал, Дамкин, девице только одиннадцать лет. За растление малолетних — тюрьма.

Дамкин сразу понял, что пощады не будет.