Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Дядя Родион, смотри, сами едут, — с непосредственностью малого ребёнка крикнул Мишка.
— Да, видел я, и не раз.
— Какая силища! — восхищался племянник. — Можно потом поближе посмотреть, а?
— Будет время, так и сходим, посмотришь.
— Вот это чудо.
Незаметно подъехали к дому Ильи Саввича.
Хрустов сдал в последнее время. Старался казаться живым, подвижным, но на самом деле движения стали всё более медленными, и старик всё больше стал уставать. Сядет, отдышится, поспешит делать новое дело — и опять задохнётся и присядет. Иногда становилось
Хрустов ещё и не знал, что у него родился внук. Давно не виделись с дочкой. Когда Родион распахнул ворота и стал заводить лошадей, Илья Саввич смотрел в окно, пытаясь понять: кто это так смело хозяйничает. Увидев внучек, завёрнутых в шали, поднялся и поспешил к выходу.
— Принимай гостей! — крикнул Родион.
— Гости так гости, — обрадовался Хрустов. — Кто ж вас так упаковал?
Внучки, к которым он обращался, наперебой стали говорить, что у них теперь есть братик, которого они привезли с собой. Дедушка ничего не понимал, но довольный тем, что привезли внучек, повёл их в дом.
— Там братик ещё у мамы, — сказала Настенька.
Только когда Родион взял завёрнутого сына и понёс в дом, Илья Саввич понял, что у него теперь ещё и внук есть. Старик вдруг ослаб и присел прямо на крыльцо.
— Ты бы, батюшка, не сидел здесь раздетый, прохладно уже, — сказала Лиза, — пойдём внука показывать будем.
— Сколько ж ему? — спросил дед.
— Месяц уже. Крестить привезли, да останемся здесь, наверное, насовсем.
— Навсегда?
— Родион ещё съездит в деревню, а я уже не буду с детьми мотаться.
— И не надо. Слава богу, дошло до вас. Вот славно-то будет, а то я уже захирел один.
Старик разволновался так, что затряслись руки. Лиза распеленала сына, положила его на кровать. Ребёнок только посапывал, иногда дёргая ручками.
— Здоров парень спать, — восхитился дедушка. — Ай да молодцы. Вот радость-то. И не сообщили даже: целый месяц прошёл, как внук у меня родился, а я ни сном, ни духом.
— Церковь работает? — спросила дочь.
— Пока работает, хотя грозятся закрыть, говорят, что церковь вредна для народа, — сокрушался старик. — Столько лет нужна была, а теперь в одночасье вдруг вредная сделалась.
— Надо нашего Александра окрестить.
— Надо, так и окрестим. Значит, Александр, Саша. Что ж, хорошее имя. Окрестим, Лиза, как надо, и крестины отметим как положено.
— Чего устраивать гулянки, да и людей знакомых нет.
— А мы по-семейному, тихо. А люди есть, нужные люди придут, познакомить их надо с вами — пригодится в жизни.
Вечером за ужином Мишка спросил:
— Дядя Родион, вот бы мне пристроиться на паровоз работать.
— Чего это он? — переспросил Хрустов.
— Паровоз ему сильно понравился, спрашивает, как бы устроиться на него работать.
— Чего бы доброго? Вот приедешь, постараемся пристроить тебя на паровоз, раз хочется. Коли есть желание, исполни его, чтобы потом не жалеть.
Когда Лиза увела детей спать, Хрустов спросил:
— Надумали перебираться
— Надумали, — ответил зять. — Все сразу уезжать будем. Приезжали двое из волости, говорили, что есть бумага, чтобы для раскулачивания выбрали кого-нибудь — вот мужики и решились уезжать все разом.
— Есть такая бумага, — согласился Илья Саввич. — По всей стране раскулачивают да отправляют к чёрту на кулички. Возле Тайшета целые деревни из спецпереселенцев собирают: Саранчет, Невельская, Квиток и много других. Там их держат под присмотром — вот такая народная власть. Конечно, всей деревней переезжать неверно, но видно, делать нечего. Все хотят в Тайшет?
— Нет, братья Никитины уезжают к себе на родину, в Томск.
— Дома присмотрены в Тайшете, купить можно в один день, только скажи Евсею, чтобы хоть одним обозом не ехали. Надо перебираться с разницей в несколько дней — всё ж не так приметно. А то народ начнёт говорить разное, привлекать внимание. А тебя… — Хрустов обратился к Мишке, — пристроим на паровоз, ты не сомневайся.
Сашку окрестили, отметили крестины в небольшой компании знакомых хозяина. Мишка сходил в депо, рассмотрел паровозы и ещё больше влюбился в них.
— Дядя Родион, я хочу только здесь работать. Ты представляешь, как это здорово?
— Ага, пыль да копоть, смотри, паровозники все в саже ходят да в масле.
— Ничего ты не понимаешь, а представь, когда такая махина летит по рельсам и ветер лицо полощет, — это же просто здорово.
— А как отец не разрешит?
— Убёгом уйду, — заявил Мишка.
— Поедем в деревню, соберёмся, и тогда уже будешь думать о паровозах.
В конце октября, в течение двух недель, жители деревни Тальники покинули свои дома. Скотину: часть порезали на мясо, часть продали в соседние деревни. Сельский инвентарь тоже распродали, а что осталось, спрятали на подворьях, надеясь при случае забрать. Несколько дней деревня стояла, словно ожидая своих жильцов, но потом пришли снегопады и засыпали все следы покинувших жителей. Уже через неделю снегопада вместо деревни было снежное поле, среди которого стоял десяток домов, по окна занесённых снегом, а вместо построек видны были большие сугробы. Жители соседних деревень не сразу узнали, что случилось. Только когда один мужик из Туманшета поехал в Тальники заказать себе резные наличники, увидел пустую деревню, по округе понеслись разные слухи. В конце концов выяснилось, что люди в Камышлеевке видели, как через их деревню проезжали соседи, только никто не придал этому значения: мало ли кто и куда ездит. Поговорили и затихли: понимали, в чём причина.
Уполномоченные приехали в деревню к Новому году, как и обещали, но доехать до самой деревни не смогли — не было дороги. Услышав от соседей, что деревня брошена, обронили:
— Неужели всю деревню раскулачили и выслали?
— Вот что значит — правильно понимать линию партии и правительства, — добавил другой.
— Мне, кажется, здесь просто перегиб.
— Может, и перегиб, но можно доложить наверх, что в деревне Тальники раскулачено десять семей.
— А кто теперь работать будет?