Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— На свадьбу ещё купим, в церкву одень. Или уже не ходишь?
— Как у тебя такие слова то находятся? Разве можно в церковь не ходить?
— Так много кто не ходит.
— Потому и живут так — ни себе, ни людям. Без Бога жить, сынок, нельзя, с грехом долго не проживёшь, а где грехи отмолить можно? Только в церкви. И ты сходил бы, причастился.
— Зайду как-нибудь. Про Настасью ничего не слышала?
— Не слыхала, недавно видела её, ничего, приветливая.
— Ладно, мать, я пойду, ты не жди, спать ложись, завтра поговорим. На-ка вот, прибери куда, скоро пригодятся. — Он протянул
— На себе не экономь, хватит денег, а не хватит, ещё заработаем.
— Да сколько мне там надо? — Слёзы навернулись у матери на глазах.
Как только ни называли Маркела в селе: и драчун, и разбойник, а матери уважение оказывает. На старости лет любое доброе слово душу греет, как здесь не радоваться?
— Ничего, маманя, всё будет хорошо. — Сын обнял мать и выскользнул за дверь.
У дома Малышевых он вдруг опять заволновался так, что сразу не мог зайти. Постоял, отдышался, а уж потом решительно направился к калитке. Он вошёл в дом и поздоровался:
— Доброго здоровья, хозяева!
В ответ — молчание. Маркел увидел, что у окна сидит Настасья и смотрит на него удивлёнными глазами. Больше дома никого не оказалось.
Настя знала, что парни приехали с приисков, и загадала, вот если придёт домой, значит, любит, а если не придёт, тогда и разговор с ним будет короткий.
— Пришёл? — спросила она и медленно встала из-за стола.
— Пришёл. — Маркел опять растерялся, не понимая такое её поведение.
Настя видела состояние парня и специально вела себя так, чтобы больше смутить гостя. Ей было интересно, что же такого в ней, что первый парень на деревне, как телок на верёвочке, стоит и мнётся.
— Вот, подарки. — Он протянул ей свёртки.
— Она молча взяла подарки, положила их на стол, взяла парня за руку и подвела его к зеркалу в простенке между окнами.
— Смотри, — сказала она и весело расхохоталась.
Жалкое зрелище рассмешило его самого, и он тоже улыбнулся.
— Раз пришёл, говори, зачем? — Настя встала прямо перед ним и посмотрела в глаза.
Маркел растерялся ещё сильнее и выдавил через силу:
— Выходи за меня.
— Чего? Я не поняла, что ты сказал?
— Настя, я и так дурак дураком сижу, не рви душу.
— За дурака замуж?
— Так ты пойдёшь?
— Да, — просто ответила она.
Маркел подхватил девушку на руки и стал кружить её по комнате.
— Вот так чтобы всю жизнь.
— Как скажешь.
— Ну, хоть пообещал, и то хорошо.
Через некоторое время они, взявшись за руки, шли на посиделки, где вовсю заливалась гармонь.
А через месяц тройки лошадей, украшенные лентами и бубенцами, носились по селу, распугивая неосторожных прохожих и спящих около домов собак. А ещё через месяц неожиданно с разницей в две недели случились новые две свадьбы. Поженились Еремей Трухин с Натальей Листьевой и Кирьян с Дарьей Петрушовой. Наталья была первой певуньей на селе, сочиняла частушки моментально, да такие, которые доводили до смеха всех. Дарья же наоборот — тихоня. Сидела в уголочке да посматривала, как веселились другие. Зато о ней говорили по всей деревне, что она завидная рукодельница, любое дело в её руках прямо горело. У неё и мать такая же и младшие
Свадьбы порадовали деревню, долго ещё ходили похмеляться гости от одного двора к другому.
Когда парни после расчёта поспешили по домам, Илья Саввич оставил Евсея в своей конторе для разговора. За лето была сделана пристройка к магазину, где разместил свой кабинет Хрустов. Здесь было просторно, стояла новая мебель, а не просто лавки по углам, здесь уже можно было принимать людей и разговаривать о деле.
— Ну, рассказывай, как всё прошло? — сказал Илья Саввич, усаживаясь за стол.
— Всё было обычно: работали на старом участке, немного поднялись по ручью, метров на двести, да и то уже к концу. Там поменьше золота, но можно мыть.
— Старик показал другое место?
— Да, я ему сразу открылся, и ружьё отдал, и тогда он пообещал. По его виду было понятно потом, что пожалел старик о своём решении, но место показал.
— Почему пожалел, насколько я знаю, они золото не берут.
— Не за золото испугался старик, а за то, что в скором времени народу там будет, как в Конторке в последнее время.
— Ничего не поделаешь. Народ прёт валом, кое-кто мимоходом идёт дальше, кое-кто здесь остаётся. Оказывается, что люди на поселение сюда прибыли с деньгами — держава платит, лишь бы заполнить сибирские земли. А то что получается: железная дорога есть, только людей вокруг нет, а просторы необъятные осваивать надо. Место хоть хорошее показал старик?
— Это лучшее, что я видел, попадаются и самородки, Родион нашёл с пяток, как кедровые орехи, попробовали промыть пару лотков — много песка. Место хорошее. Я не стал никому говорить, нечего с толку людей сбивать.
— Правильно. Теперь у меня к тебе вопрос есть: как ты думаешь жить дальше? Может, жениться хочешь или уходить решил? Учти, ты не один, а брат ещё мал, может, ещё заход сделаете на следующее лето? Лаврену нездоровится, сам знаешь, а на тебя у меня есть надёжа.
Евсей не думал о будущем, единственно, чего он не хотел — оставаться жить в Конторке. Слишком шумно здесь, бестолково как-то, а ему хотелось тишины и простора. Денег уже хватит на постройку дома где-нибудь подальше от людей, но раз есть возможность ещё заработать, чего ж отказываться.
— Пожалуй, я согласен ещё сходить в верха. Правильно ты говоришь, ещё рановато садиться на землю. И место это только мне и Родиону известное.
— Вот и хорошо! Вот и хорошо! — обрадовался Хрустов. — Давай это дело обмоем.
Он достал из стола диковинную бутылку с красноватой жидкостью и наполнил стаканы.
— Коньяк пил когда-нибудь? Чего я спрашиваю, я сам то недавно испробовал. Дорогбй, собака, мне и то не по карману каждый день «причащаться».
Коньяк Евсею не понравился. Не потому, что вкус плохой или что ещё, просто Евсей не любитель спиртного, даже после небольших доз у него болела голова. Он сделал пару глотков и больше пить не стал.