Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Да, я упаковал все в разные сумы.
— Томубек принёс свои шкурки?
— Принёс, заказал, что надо привезти. Зря сам не поехал, там весело будет.
— Правильно, что не поехал. Я тоже бы не поехал, да вас отпускать одних нельзя. Без всего приедете.
Хамышгай не стал спорить с отцом, где-то он понимал, что тот прав, знал, что произошло с Томубеком, но про себя думал, что с ним такого не может случиться. Его жена Шейгана тоже ходила и радовалась предстоящей поездке, много слышала она о таких праздниках, но никогда на них не была. Теперь вот и она сама купит себе разных украшений, какие ей понравятся, а не те, что достанутся от других. Их маленький сын Улуской
Ехал ещё и Езилан с семьёй. Его сын Оробак хорошо охотился в этот раз, добыл много шкурок, приносил в стойбище достаточно мяса — котлы всегда были полные. Ружьё, доставшееся ему по осени, попало в хорошие руки. Изюбрей и лосей добывал молодой охотник, отрезал кусок мяса, приносил в стойбище и говорил, где забрать остальное. Взрослые охотники, которым не улыбалась удача, брали оленей и привозили мясо в стойбище, где оно делилось поровну между всеми. Другие охотники перестали добывать изюбрей. Говорили, что у Оробака «рука длинная», он добудет мясо, не оставит стойбище голодным. Молодому охотнику лестно было слышать такие речи. Хотя большая слава принадлежала ружью. Ружьё само по себе было редкостью, стоило оно очень больших денег, и не в каждом стойбище было такое богатство.
Оробак пользовался ружьём только для добычи мяса, а соболей и белок бил, как и остальные охотники, из лука. Стрелами били птицу и на воде, и ту, что на деревьях сидит. Стреляли карагасы во всё, что видели, так было заведено; голодные годы научили: сначала подстрели, а потом посмотри, сгодится ли это тебе. А когда зверя и птицы становилось меньше, то стойбище откочёвывало в другой район на многие вёрсты и кормилось там несколько лет, потом возвращалось на прежние места.
Женщины особенно радовались поездке на суглан. Немного радости было в их жизни. Бывает, что единственная такая поездка помнится потом всю жизнь и пересказывается детям и внукам.
В последний вечер перед отъездом все сидели в чуме у Эликана, пили чай, курили трубки, говорили о посторонних вещах, не упоминая поездку, чтобы не спугнуть удачу. Только уже в самом конце, когда стали расходиться по своим жилищам, Томубек сказал Хамышгаю:
— Возьми дочь мою Солтес, пусть посмотрит на суглан.
Хамышгай кивнул в знак согласия.
Через две ночи карагасы из рода Эликана прибыли на место. На большом, чистом месте уже много чумов стояло по кругу, посередине развели большой костёр, который будет гореть все дни, пока не закончится суглан. Хамышгай и Езилан поставили чумы рядом, как и в стойбище. Так поставить приказал Эликан, чтобы всегда все были под присмотром.
Праздник захватил всех сразу: в котлах варилось мясо, молодые охотники дымили папиросами, стоившими очень дорого, женщины и дети с удовольствием поедали сладости. Каждому хотелось выделиться перед другими, а особенно тогда, когда выпили спиртное. Сначала купцы бесплатно угощали охотников водкой, как бы в знак уважения, потом требовали шкурки за водку. И тогда охотников трудно было остановить.
Езилан пришёл в чум навеселе и крикнул жене:
— Всё, хватит, я всю зиму готовил дрова, теперь будет готовить дрова вот он, я его нанял.
Рядом стоял невысокий худенький мужичонка, услужливо склонившийся перед нанимателем. Таких услужливых была целая бригада, они заранее заготавливали дрова, а потом продавали их доверчивым карагасам втридорога, наживаясь на этом.
Вечером у костра собиралась молодёжь, пела гармошка — гармониста нанимали за большие деньги. Звучали песни, плясали все, кто хотел, а после водки веселиться хотелось многим. Карагасы,
Хамышгай закупил уже всё для себя и для Томубека. Под приглядом Эликана он не тратился попусту, хотя ему тоже хотелось покурить папирос, как это делал Езилан. Но перечить отцу он не смел. Когда всё основное было закуплено и сложено в перемётные сумы, Эликан сказал:
— Теперь идите веселитесь, потратьтесь и на себя, будет о чём вспоминать. А сам рано утром пошёл в чум Езилана.
Тот мирно спал. Рядом сидел Оробак.
— Спит? — спросил старик.
— Да.
— Всё прогулял?
— Нет, ещё есть шкурки.
— Бери, пойдём, поменяем на товар, а то останетесь без ничего.
Они вдвоём приобрели всё, что требовалось, а также взяли патроны для берданки, чем удивили многих соплеменников. С помощью сородичей покупки доставили в чум и сложили у входа. Когда проснулся Езилан, всё было сделано. С больной головой он вылез из чума, закурил папиросу и присел у костра. Там уже сидели такие же горемыки-охотники, позволившие себе выпить лишнего. Они налили ему немного самогонки. И всё началось сначала. Уже ночью Езилана принесли в чум совершенно пьяного. Старейшины суглана следили за порядком и смотрели, чтобы пьяные не замёрзли на улице. На этот раз Езилан обмывал своё крещение. Приезжий поп окрестил его и нарёк новым именем — Николай, как и всех других, кого он крестил. Уже несколько лет приезжал сюда батюшка и склонял в свою веру подвыпивших охотников, а потом брал с них свой ясак на благо церкви. А раз всё происходило «на Николу», и крестили всех Николаями.
Хамышгай тоже напился в тот день так, что утром не смог сам выйти из чума, Шейгана отпаивала его мясным бульоном. Когда в чум с самогоном пришёл Езилан, то Хамышгая стало мутить даже при виде водки.
Эликан успокоился после того, как всё было закуплено, и не обращал внимания на соплеменников: пусть пьют, раз хочется.
Больше всех на суглане нравилось молодым. Здесь многие из них знакомились друг с другом, состязались в стрельбе из лука, в ловкости и плясках. Люди веселились, говорили много, чтобы уже через пару дней уйти в безмолвную тайгу и молча взирать на все красоты необъятных сибирских лесов, завораживающих снежных вершин. И опять окружат охотников голубые и зелёные глади лесных озёр, в которые заглядывают вечно спешащие куда-то облака, гомон речных перекатов да пересвист ветров в макушках высоченных кедров и лиственниц. И развлекать их будут глухариные песни на весенних токах да драки косачей, любовные рыки медведей в прохладных ельниках посреди лета, от которых даже листья на осинах перестают трепетать, да протяжный изюбриный рёв в осенних перелесках.
А здесь, на празднике, пой, веселись, карагас, охотник из рода «Чёрного гуся», есть у тебя только один праздник в году. Празднуй его, карагас.
Суглан закончился, сразу исчезли наёмные музыканты и заготовщики дров. К тому времени многие охотники уже ушли в свои родные стойбища, только некоторые остались до самого конца. Это те, у кого ещё было на что веселиться, да те, кто сразу не мог уйти, нужно было время прийти в себя. Эликан не торопился. Торги закончились успешно, так он считал, а что охотники из его рода погуляли, так на то и суглан. Сегодня ещё проспятся, поедят мяса, попьют целебного мясного бульона, а завтра с утра в путь.