Искры
Шрифт:
Кругом раскинулась необозримая целина. К синим горизонтам волнами катились по ней ковыли, в ясном небе парили и кружились степные хищники.
Смотрел Яшка на эти немые земли, на вековые курганы, на молчаливых хищников и только качал головой. Видел он: много тут надо положить труда и капитала, чтобы пробудились эти угрюмые, пустынные степи, и наполнились жизнью. Хватит ли у него сил, денег, уменья сделать это? Не рано ли он взялся за такое большое дело? Но не любил Яшка поворачивать вспять и мысленно подбадривал себя: «Ничего-о. Хватит всего. Где силой возымем, где — хитростью».
Он
На подготовку ушли осень и зима, и Яшке некогда было как следует прочитать даже книги по агрономии, а не только роман какой-нибудь из тех, что рекомендовала ему Оксана. А весной, лишь только земля очистилась от снега и засияло теплое солнце, Яшка нанял голодных мужиков-отходников из России и начал полевые работы сразу на тысяче десятин.
Теперь в степи возле речки строился дом, дальше за ним распахивались нетронутые земли, а у самого горизонта, на целине, паслись первые племенные лошади и две отары овец…
Подъехав к месту постройки дома, Яшка влез на сруб и стал смотреть вдаль.
Там, на пахоте, пестрели красные быки, поблескивали лаком сеялки, сверкали лемеха плугов, слышался бойкий свист погонычей. И от этого волнующего весеннего шума, от доносимого ветром запаха свежевспаханкой земли грудь Яшки наполнялась неиспытанной гордостью. Нет, не рано он взялся за такое большое дело. Есть у него и силы и сметка, будет и власть над землей! Пробудит и оживит он эти угрюмые, молчаливые степи, и они наполнятся суетными шумами, и песнями, и звонкими человеческими голосами. Пробудятся по воле его, Якова Загорулькина.
Плотник Евсей мельком взглянул на него, стройного, сильного, задержал взгляд на костяной рукоятке ножа, торчавшей из-за голенища его сапога, и подумал: «У самого молоко на губах не обсохло, а уже какое дело раздул. Страсть, какая силища!» Подойдя к хозяину, он хотел поговорить о сыне Андрее, но Яшка сам заговорил о нем.
— Нравится мне Андрей твой, — серьезный, работящий. Как думаешь, дядя Евсей, выйдет из него толк, если я, к примеру, себе в помощники его приспособлю? Уморился я, все сам и сам.
— Я думал, от скупости это — один всем управляешь.
— Задарма не люблю деньги кидать, это верно.
Старый плотник в душе был польщен предложением хозяина, но виду не подал.
— А это ты с ним говори. Для меня он, может, и хорош, а тебе — не знаю, — с хитрецой ответил он. — К какому делу приставишь-то?
— Там видно будет, — неопределенно ответил Яшка и, велев Евсею прислать сына вечером, спустился вниз и отправился осматривать поля.
Подъехав к первому участку, он остановил лошадь и недовольно окликнул старшего рабочего:
— Спиридон!
К нему подошел высокий рябоватый крестьянин с трубкой в зубах, здороваясь, приподнял картуз.
— Что ж это ты, брат? Я тебе пшеницу велел тут сеять, а ты боронишь ячмень.
Спиридон кивнул головой в сторону, вынув изо рта трубку, спокойно ответил:
— Маленько ошибся, хозяин. Те пятьдесят десятин уже кончили и засеяли, в аккурат как ты приказал.
Яшка посмотрел в записную книжку, где был распланирован участок. Действительно, перед ним была делянка, предназначенная для посева ячменя.
— Выходит, ошибся. Ну, извиняй, — негромко проговорил он, пряча книжечку в карман. — Молодцом работаете. Когда управитесь?
— Через недельку, бог даст. Табачку не будет, хозяин? — попросил Спиридон.
Яшка дал ему папиросу и двинулся дальше. Крупно шагая по пахоте, он останавливал быков, осматривал холки и наказывал работникам беречь скотину, разгребал землю, карандашом измерял глубину заделки зерна, определял густоту посева. И все, кто был возле него или проходил мимо, с тревогой ждали, что он скажет. Но Яшка ничего плохого не говорил.
— По-хозяйски работаете. Молодцы, — хвалил он и думал: «Батя лодырями обзывал таких и за пятак норовил шкуру содрать. Да ты дай им гривенник, а сними три шкуры».
Яшка вел свое дело смело, но осторожно, опасаясь, как бы его не подвели. Трудно было за всем усмотреть самому, но иначе поступать было нельзя. Доверять чужим людям начало «дела» Яшка опасался, потому что в каждом чужом человеке видел завистника и недоброжелателя. Особенно же он боялся подвоха со стороны соседних помещиков, которые кружили возле него на дрожках, но не хотели знакомиться с ним и обзывали на стороне «мужиком» и «молокососом». Яшка держался гордо, ни к кому из них не ездил и был убежден, что помещики рано или поздно примут его в свою среду. «А станет Оксана моей женой — все вы будете в моих руках», — думал он, шагая по свежевспаханной земле, и тут же бросал замечания:
— Спиридон, мелко мы пашем, с тобой, брат, пять вершков только. А не взять ли на шесть, а то и на семь вершков?
— Знамо дело, глубже возьмешь — больше соберешь. Быков намного добавить придется.
Яшка подсчитал: у него работало сорок плугов; чтобы глубже вспахать целину, надо добавить восемьдесят пар быков. А их у него не было. И он велел запрячь в плуги племенных лошадей.
Домой, в слободу, где временно жил Яшка, он вернулся вечером. В хатах уже мерцали огоньки лучин. Во дворах слышались усталые голоса мужчин, плач детей, мычание телят, и звонко где-то било о цыбарку сдаиваемое молоко. Прислуживавшая Яшке полная, румяная девка Устя встретила его с укором: