Искры
Шрифт:
О письме я не обмолвился Саго ни единым словом. Не знаю, получил ли он также письмо, только я стал примечать, что он в каком-то особом настроении. Все время в разъездах, неделями отсутствует из Нью-Йорка. «Куда тебя нелегкая носит?» — однажды спросил я его. — «Изучаю жизнь американских переселенцев», — ответил он. — «Да ведь об этом написано сотни книг, можешь прочитать!» — «Книги читать хорошо, но совсем другое дело — видеть все собственными глазами». — «Наконец, объясни мне, в чем твоя конечная цель?» — спросил я, обиженный его скрытностью. Он отвечал довольно холодно: «Разве тебе неизвестно, что армяне любят переселяться, что переселенчество в жизни нашего народа — явление историческое, имевшее место во все времена, продолжается оно и теперь. А потому, разве не следует изучать условия и следствия хороших и дурных сторон его. Где же возможно более основательно изучить все это, как не здесь, в обширной стране переселенцев?»
В ответном письме я предупредил Каро, что он не оправдает надежд наших благодетелей — охотника Аво и мистера Фишера, если не вернется на родину и не использует приобретенных им знаний на пользу народа. Видимо, мое письмо оказало на него воздействие. Не прошло и месяца, как он появился в Нью-Йорке на радость друзьям. Но это был не прежний Каро. Я видел его зачастую задумчивым, чем-то взволнованным и молчаливым. Что произошло с ним?
Неделю спустя, в одной из гостиниц Нью-Йорка состоялся прощальный обед. Вокруг стола собрались усыновившие нас семьи, среди них и мистер Фишер. Восторгу старика не было границ. Сегодня он посылал в далекую Азию плоды своих трудов. По одну сторону стола сидели отъезжающие — Каро, Саго и Рафаэл. Я поместился рядом с мистером Фишером. Сестра благодетельницы Каро заказала из сахара и конфет какую-то пирамиду — библейскую эмблему, возвышавшуюся посреди стола. Тостам и благопожеланиям не было конца! В последний раз заставили нас спеть песнь армянского странника. Обед закончился речью мистера Фишера. Пояснив высокое значение науки, он обратился к отъезжающим, напомнил — какие обязанности лежат на них по отношению к науке и к тому народу, к которому они едут. Каро в ответной речи, от имени товарищей, дал торжественную клятву, что они и сам он всегда будут верны науке и оправдают надежды своих благодетелей. По окончании обеда все присутствовавшие отправились в экипажах на вокзал и там расцеловались на прощанье. Поезд тронулся, отъезжавшие, стоя у окон, махали шляпами, а девушки-американки еще долго стояли на платформе и посылали им привет платками.
Наши молодые друзья оставили по себе хорошее воспоминание. Семьи, где они вращались, искренно привязались к ним, они не забывали юношей, вспоминали их слова, вспоминали песню армянского странника и постоянно спрашивали, не получаю ли я от них писем. Но прошли месяцы, целый год — я не имел от них вестей. Я уже закончил учение и собирался вернуться на родину, как получил от Рафаэла из Батавии письмо, — не письмо, а большое послание. Не могу описать, с какой грустью прочитал я послание друга: будущность моих товарищей показалась мне навсегда испорченной. Но прежде, чем познакомить тебя с содержанием письма, Фархат, расскажу небольшой эпизод, чтоб яснее понять все. Ты, конечно, помнишь из моего рассказа, что мы по пути в Америку проезжали через Афганистан. В окрестностях Кабула, в пустыне, нам повстречался табор армян-кочевников из нескольких сот семейств. Они жили в передвижных камышовых шатрах. Когда же отправлялись дальше, шатры взваливали на спины вьючных животных. Этот бродячий народ так сильно заинтересовал нас, в особенности мистера Фишера, что мы провели в таборе целую неделю среди людей гостеприимных, веселых, беспечных и простых. В пустыни Афганистана они переехали из окрестностей Исфагани, где они подвергались преследованиям. Говорили на чистом армянском языке, сохранили григорианскую веру, возили с собой передвижную церковь и священников. Трудно установить, с какого именно времени и вследствие каких исторических обстоятельств они начали бродячий образ жизни, ясно было одно: в течение столетий они вполне усвоили все привычки и обычаи цыган. Каро прямо-таки влюбился в них! Нам с большим трудом удалось заставить его расстаться с ними. Вот эти армяне-кочевники и явились главной темой письма Рафаэла.
Я с напряженным вниманием слушал Аслана. Он посмотрел на часы и продолжал:
— Приехав в Индию, Каро и его товарищи забывают о данном ими в Нью-Йорке торжественном обещании, увлекаются совершенно иными идеями. Они первым делом приезжают на остров Яву в Батавию, где проживала мать Рафаэля и eго родственники. Тут находилось много богатых армян-промышленников и землевладельцев, имевших сахарные плантации и заводы. Они были из тех переселенцев, которых угнал из Армении в Исфагань царь Шах-Абас; в начале XVIII века они из Исфагани переселились на остров Яву. Кроме Батавии, армяне-переселенцы проживали и в других городах Явы: в Сурбае, Чрибоне, Тгале, Баниумасе, Джпара, Смаранде и др., а также и в Голландской Индии, занимаясь возделыванием земли. Живя вдали от Армении, они сохранили горячую любовь к родине и к своему народу. Они не имели возможности оказывать непосредственную помощь, но денег не жалели. Каро завязывает знакомство с несколькими богатеями. Потом три товарища отправляются в другие города Индии, где проживали армяне-переселенцы; в Калькутту, Сингапур, Даку, Чичру, Мадрас, Басру, Сурат, Бомбей. Расселившись по всему полуострову, армяне-переселенцы забрали в свои руки торговлю и богатства страны. Наряду с денежным богатством они сохранили и богатство национального духа, доказательством чему может служить широкая благотворительность, оказанная в разные времена индийскими армянами. В Гуалире юноши познакомились с военачальником Корнелем Яковом — армянином, игравшим в то время видную роль. Еще в Америке Каро придерживался того мнения, что индийских армян, несмотря на их богатство и влияние, следует считать погибшими для нации: разбросанные небольшими группами по всему полуострову, разобщенные, оторванные друг от друга, они со временем могли быть поглощены окружавшей их средой; во избежание этой опасности, необходимо собрать воедино всех переселенцев и организовать самостоятельную колонию. «Почему, — говорил он, — какой-нибудь цирюльник-европеец, приезжающий в Индию с группою людей из подонков общества, может приобрести землю и организовать свободную колонию, — почему армяне с богатым умом своим и богатой мошной не могут сделать того же?». Это являлось давнишней мечтой Каро. С этой именно целью он стал бродить со своими товарищами по Индийскому полуострову, а затем достиг Бирманского государства. Необходимо было самим заложить основу этой колонии, куда, как к центру, впоследствии стекались бы рассеянные по Индии армяне-переселенцы. А для основания свободной колонии необходимо было, прежде всего, завладеть территорией, что могло быть связано с пролитием крови. Но Каро и его друзья решили повести дело иначе. В те времена владычество Англии еще не успело распространиться по всему Индийскому полуострову, существовали мелкие индийские княжества, было немало также незаселенной безлюдной территории. Они выбирают наиболее
После долгих поисков он нашел, наконец, в Кабуле, во дворе армянской церкви, Рафаэла и Саго больными, в постели, страдавшими от незалеченных ран, которые нанесли им персидские сарвазы. От них узнал Каро все подробности ужасного происшествия. Нападение на табор совершилось ночью; они лично принимали участие в битве и потому не могли указать, кто похитил и куда увели его невесту, только на рассвете они очнулись и почувствовали, что ранены. Куда исчезли армяне-кочевники — никто об этом ничего не знал. После этого Каро остается при друзьях до их выздоровления. Затем, вместе с Саго, едет в Персию. Рафаэл возвращается к себе на Яву. Вот в чем заключалось содержание письма, полученного мною из Батавии. Это заставило меня поспешить с возвращением на родину. К тому времени я и Джаллад окончили курс учения, вместе покинули Америку, увозя с собой много неизгладимых воспоминаний…
Дальнейшая история Аслана и товарищей была мне известна… Да, я знал и не забыл слов, сорвавшихся нечаянно с уст старой Сусанны, когда мы впервые встретились на арабском минарете: «Когда хан Динбульский вырезал все наше племя, Сусанна подвязала себе на спину ребенка Каро и прошла через пустыню Герата»… Не является ли Гюбби дочерью Каро? А женщина, заключенная в крепости Динбула и через Сусанну умолявшая Каро спасти ее из плена, не жена ли Каро? А эта старуха Сусанна, не мать ли жены Каро, которая под видом гадалки имела доступ в крепость к женам хана и, пользуясь этим, виделась со своей дочерью? Я не забыл наивно сказанных однажды девочкой слов у разрушенной часовни под сенью дерев: «Гюбби внучка Сусанны, Гюбби несчастная девочка, ее мать пропала, Гюбби ищет мать свою»… Все стало теперь мне понятным. Но одно оставалось неясным: что сталось с Рафаэлем, о котором с такой симпатией отзывался Аслан?
Я спросил о нем:
— А Рафаэл остался в Индии или приехал в Персию?
— Да, приехал в Персию.
— А как же я не видел его?
— Ты и не мог видеть его: он пал жертвой неуместной подозрительности.
— Он был убит? Кто убил его?
— Не спрашивай! — ответил с грустью Аслан и отвернулся.
«Он пал жертвой неуместной подозрительности»… Я вспомнил, что почти в тех же выражениях предостерегала меня как-то Маро со слезами на глазах, чтоб я не сердил Каро и привела пример, как он «из-за подозрения» убил своего лучшего друга, юношу-индийца. Теперь для меня все стало ясным. Но я все же спросил Аслана, из-за чего был убит Рафаэл.
— Все, что тебе следовало знать, я рассказал, Фархат, рассказал для того, чтоб ты понял наших друзей, если они в течение своей деятельности и совершали ошибки, это являлось результатом излишка энергии и недостатка знаний. Подобных людей ты очень редко встретишь в жизни. Их готовность к самопожертвованию, их убеждения и стремления всегда были чистосердечны и искрении. Но чтоб претворить в жизнь свои стремления, им недоставало знаний. Знай, Фархат, без основательной научной подготовки человек не может быть полезен ни своему народу, ни родине, ни человечеству. Я привел тебя сюда, чтоб рассказать обо всем, так как мы скоро должны расстаться.
Глаза мои наполнились слезами. Каждый раз, когда мне приходилось слышать о предстоящей разлуке, весь мир темнел в глазах моих.
— Знание, Фархат, — великая сила, которая предопределяет благополучие, счастье и спокойствие человека. У тебя, Фархат, совершенно нет знаний, тебе недостает самого элементарного развития. Но у тебя есть доброе сердце, хорошие наклонности. Если ты разовьешься, ты можешь стать полезным человеком. Сегодня я повезу тебя в монастырь, где проживает человек большой учености. Я оставлю тебя у него. Он настолько добр, что охотно согласится обучать тебя. Если даже ты и не приобретешь больших знаний, во всяком случае станешь развитым человеком. Приобретенный тобою по настоящее время, умственный багаж, правда, находится в сыром и необработанном виде, но он является залогом твоих будущих успехов. Ты изъездил, если не всю, то значительную часть нашей родины. Ты видел своими глазами и на месте ознакомился с положением нашего народа, с его прошлым и настоящим. Родиноведение — главная наука для тех, кто отдается служению отчизне. Кто не видел свой родины, не ознакомился с ней, похож на того портного, который, не видя заказчика, не снявши с него мерки, кроит ему платье. Если портной даже и хороший мастер, платье получится узким или широким, длинным или коротким, — словом, безобразно будет сидеть. Чтобы не впасть в такую же ошибку, я показал тебе нашу родину, пояснил причины многих явлений, ты ознакомился со многими местностями и племенами. Но я заронил в тебе лишь семена будущего развития. Свет знания взрастит и оплодотворит их! А теперь поедем.