Искры
Шрифт:
Завидев меня, они встали с мест, поздоровались и стали расспрашивать, как я поживаю; совсем, как старые знакомые. Один из них даже назвал меня «ага». Он был второй (после конюха мастера Фаноса), удостоивший меня этим титулом.
— Что вам угодно? — спросил я.
Они молча принялись вытаскивать из-за пазухи, из карманов разнообразные предметы, завернутые в тряпки,
— Зачем вы мне показываете, я не покупаю.
— Не беда и тебе посмотреть, ага, — сказал один из них; я заметил у него на руках синие знаки паломника, побывавшего в Иерусалиме. — Душа моя, мы слыхали — твое слово
Он намекал на мою близость к господину доктору, который с первого же слова исполнит мою просьбу.
Я недоумевал: чем могу быть полезен махтеси [58] ?
— Мы знаем, — пояснил паломник, — г. доктор собирает редкостные вещи; мы и принесли ему такие редкости, каких на всем свете не сыщешь. Если он купит их, мы пред тобой в долгу не останемся… И тебе кое-что перепадет…
— Ну, конечно, и тебе перепадет, — повторили хором другие.
— А что мне перепадет? — спросил я, волнуясь.
58
Махтеси — хаджи, паломник, ходивший по святым местам.
— Не понимаешь? — спросил махтеси, слегка потрепав меня по плечу. Он таинственно покачал головой, лукавая улыбка скользнула по его чисто выбритому лицу, он прищурил левый глаз, подмигнул мне и несколько раз потер большим пальцем указательный палец.
— Вот что!
Негодяй хотел подкупить меня. Он принял меня за слугу доктора и, по привычке обделывать делишки с помощью слуг, решил, что я ему помогу. Если б я проявил сочувствие, они предложили бы мне целую программу действий — как вести себя, что говорить при докторе. Купцы прекрасно знают, как обирать приехавшего на восток неопытного европейца при помощи слуги-переводчика из местных жителей.
Наглость купцов настолько возмутила меня, что я хотел было вытолкать их и сказать, что доктор не покупает антикварных вещей, но воздержался из опасения, что это не понравится Аслану. Я повел их в дом.
Войдя в комнату, все трое молча отвесили поклон и выстроились в ряд у дверей… Аслан, одетый, пил кофе.
— Прошу садиться, — произнес Аслан, указав им место подле себя.
Купцы продолжали стоять молча, нерешительно поглядывая друг на друга.
— Прошу присесть, — повторил Аслан. — Почему вы стоите?
— В вашем присутствии, г. доктор, мы не смеем садиться, — ответил купец-махтеси жалостливо и прижался к стене. Остальные последовали его примеру.
— Я ведь не пашa, — засмеялся Аслан.
— Ты выше паши, г. доктор, — ответил стоявший подле паломника низенький старичок, — ты свет очей наших! Да ниспошлет всевышний долгие годы тебе… Пашa иной веры, а ты, хотя и франг, но исповедуешь нашу веру, мы все одному кресту поклоняемся, одних святых чтим.
Будь на месте Аслана кто-нибудь другой, он приписал бы их льстивые слова скромности или наивности. Аслан же быстро сообразил, с кем имеет дело, но не показал вида.
— Ну разве подобает, чтоб убеленные сединами старцы стояли перед юношей, — ответил он и вторично попросил их присесть. — Я уважаю ваши преклонные
— Да благословит тебя господь, — воскликнули купцы в один голос и уселись, но не там, куда их приглашал Аслан, а около двери.
Расспросив купцов о цели прихода, он попросил показать принесенные вещи. Один из них из вежливости обернулся к стене и два раза кашлянул. Кашель был условным знаком: махтеси в ответ два раза чихнул, «из вежливости» приподнял край одежды и вытер рот; третий перекрестился, возблагодарил бога и произнес: к добру!
— У нас такой обычай, г. доктор: если кто два раза чихнет — хороший знак. Будем надеяться, что очаг ваш будет нам к добру.
— Что за очаг? — подумал я. — Ведь это — не наш дом, а мастера Фаноса…
— Я также надеюсь, — ответил, смеясь, Аслан.
Это подбодрило купцов. Один за другим они стали подходить к Аслану и раскладывать редкости: старинные монеты, браслеты, медные серьги, прозрачные разноцветные бусы, наконечники копий и стрел, часть огромного щита, медную бычью голову, большие и малые глиняные сосуды… Все это вытаскивали они из-за пазухи, из карманов и даже из-под фесок. Но всего интереснее был способ показа: сперва самые обыкновенные вещицы, если не находили одобрения, доставали более ценную вещь, уверяя, что больше ничего нет, и лишь в конце извлекали из-под одежды новый предмет и опять клялись, что это последнее. Но… за «последним» следовало множество других вещей.
Я удивлялся долготерпению Аслана. Будь на его месте, я б их выгнал из комнаты. Но он и вида не показывал, что проделки купцов противны ему. Наконец, он выбрал несколько вещиц и просил назначить цену.
— Ну что вы, г. доктор! Неужели мы станем с тебя брать деньги. Коли речь зашла о цене — им цены нет.
— Тогда как же я могу приобрести их? — в свою очередь удивился Аслан.
— Берите так, уважаемый доктор, от этого мы не будем в убытке пусть это с нашей стороны будет «пешкеш». Но зато вы увезете хорошую память о нашей стране.
— Благодарю вас, — ответил Аслан, — я уверен, что денег у вас не убудет; по всему видно, что вы люди богатые, но я не привык получать «пешкеши».
Таков уж обычай у азиатских купцов: сперва скажут: «бери даром, это тебе подарочек», а затем, когда предложишь продать, заломят бог весть какую цену.
— Вы не верите, почтенный доктор? — молвил, махтеси Торос, — спросите у моего кума Мко, и он подтвердит вам, как один инглис (англичанин) за эту бычью голову предлагал пятьдесят золотых, но я не отдал. Не так ли, Мко?
— Клянусь моей душой, он говорит правду, — поддакнул кум Мко и приложил руку к сердцу.
Но можно ли было поверить куму Мко, у которого «душа» от постоянных клятвенных заверений совсем износилась.
В свою очередь Мко, когда Аслан взял у него несколько вещиц, привел в свидетели махтеси Тороса, будто тот собственными ушами слышал, как некий «франг» предлагал ему громадную сумму, но он не продал.
— Пусть ослепнут глаза мои от света, виденного в святом храме Иерусалима, пусть буду я одним из тех, кто вбил гвозди в руки Христа, если говорю неправду, — ответил махтеси Торос, — франг предложил ему громадную сумму, но он отказался продать.