Искупление грехов
Шрифт:
— Всё, — проговорил Нож, проверив пульс.
Сзади раздался треск, башня вздрогнула — а потом со страшным грохотом за моей спиной обрушилась стена и часть пола, увлекая за собой двоих нори Горелого. Меня толкнуло порывом ветра, и яркий свет залил помещение, в ужасе смотрящих мне за спину бойцов, мёртвого мудреца. Я обернулся. В ладони от моих ног пол обрывался вниз. Стены и потолка за мной не было. Я будто стоял на краю пропасти, а под обрывом тысячи врагов брали штурмом Стену. И там, напротив меня, парила огромная тварь. В соседней разрушенной башне, перескакивая через трупы, обходя завалы, на последний ярус карабкалась одинокая фигурка в тёмном
А крылатая тварь улыбалась оскаленной пастью, глядя на меня. И мне нечего было ей противопоставить. Я снова взглянул на мир другим взглядом. Искры мудрости вокруг слепили. Их было так много, что казалось, протяни руку — и получишь столько сил, сколько не было никогда в твоей жизни. Я завороженно смотрел, как двинулся в мою сторону огненный вихрь, и не знал, что предпринять. А вокруг таяли остатки щита, который охранял наш участок Стены. Таяли и рассыпались на отдельные искры. И я потянулся к ним — в последней надежде. Я никогда бы не сплёл такой щит, как мудрец нашей башни. Я даже не представлял, какой сложности узор был в основе. Но он, узор, был готовым здесь и сейчас. Почти пустой, почти потерянный — но готовый.
Подчиняясь мне, искры зашевелились. Слишком медленно! Быстрее! Ещё быстрее!
— Шрам! — крик сзади… на самом краю сознания.
Я почувствовал, как по верхней губе заструилось что-то тёплое. Уши заложило. Искры заполняли почти упавший щит, поднимающийся навстречу огненному вихрю. Слишком медленно! Быстрее! Боль заполнила буквально каждую часть моего тела, я закричал, но и сам не услышал своего крика. Миллионы искр вплетались в чужой узор, напитывая его силой. Тварь оскалилась, и уже два оставшихся вихря рванулись ко мне.
Спираль времени. Даже твари ошибаются. Даже они не могут верно оценить, сколько секунд и минут осталось на следующем витке. И хотя у меня подкосились ноги, и я начал опускаться прямо в провал — щит был готов. Кто-то ухватил меня за одежду, не давая упасть и оттаскивая от края пропасти, а потом вспышка боли выбила из меня сознание, когда щит принял на себя удар огненных вихрей.
Мне показалось, что из беспамятства я вынырнул почти сразу. Во рту была кровь, на лице и шее — тоже кровь. Казалось, что она выступает даже с потом через поры на коже. Разлепив глаза, первое, что я увидел — была соседняя башня. Там, на верхней площадке застыл высший мудрец Ксарг. Он просто стоял, но вокруг него, вокруг нас, вокруг стены в сгущающихся сумерках вздымались к небу столбы молний. Ни крылатой твари, ни тварей внизу — во всяком случае, живых — уже не было. К пролому я подобрался ползком, боясь упасть, и смотрел, как молнии выжигают всё вокруг. В воздухе пахло так, как бывает во время грозы.
Другим взглядом я попытался посмотреть, что происходит, но даже этого не смог с первой попытки. От Стены в сторону Диких Земель дул ветер. Иначе никак у меня не получалось назвать то, что происходило у меня перед глазами. Искры мудрости под воздействием неведомых сил просто сдувало назад, в сторону джунглей. Там, где искр скапливалось слишком много — белым ослепительным столбом полыхал разряд. Искры разлетались и устремлялись прочь. Я повернулся назад, разыскивая взглядом своих бойцов. Они лежали неподалеку.
Я нашёл в себе силы не только подняться, но и проверить каждого из них. Все они были живы, но без сознания. Можно было бы проверить Горелого и его нори, но какой смысл? Скорее всего, все, кто здесь — живы. Вот только у меня не получилось
Это было самое обычное утро на границе Диких Земель. Вот только среди джунглей чернели выжженные проплешины, а всё пространство между ними и Стеной было завалено трупами, который не успели убрать. Да и сама Стена была покрыта частыми провалами прорывов. Две башни пострадали, а ещё одна просто превратилась в руины. Мы сидели на телеге, которая выезжала из ворот в сторону Форта. Я, Суч, Нож, Злобный, Холод с забинтованным плечом, Жесть и хромой Эр-нори. Хромой на всю жизнь. Я видел, что он пытается бодриться, но эта новость его угнетала.
Лекари и мудрецы спасли ногу, но не смогли вылечить до конца.
— Есть мудрые твари, после ранений которых страдает не тело, а душа, — заметил Ксарг. — Вам не повезло столкнуться с одной такой. Чудо, что вы выжили.
Ксарг сидел на козлах рядом со мной, перебирая в руках наши отчёты. Страшное дело, но я трясся на ухабах дороги рядом с человеком, который всего день назад спас весь человеческий мир от страшной катастрофы. В этот раз править телегой предстояло мне — после нашествия ни один аори не согласился ехать на Стену.
Разговаривать не хотелось, думать тоже. Два каваля впереди бодро тащили нас домой, в Форт Ааори, где ожидал меня мой отряд и Пятнашка. Домой, где наконец можно будет закрыть глаза и отдохнуть.
— Забавно, — неожиданно сказал Ксарг. — Действительно только главный покрывал всех женщин?
Я кивнул.
— Это интересно! — мудрец почесал нос. — Очень интересно. Это ведь поведение некоторых стайных животных. Есть упоминания про обезьян — животных, похожих на людей и гигантов. Они обитали далеко на юге. И там описывались точно такие же повадки. Представляешь?
— Это важно? — поинтересовался я, невольно поддавшись интересу мудреца.
— Важно всё, Шрам, абсолютно всё. А что если серые — никогда не были людьми? — мудрец сложил стопку кожи на коленях и посмотрел на меня. — Вдруг серые — это обезьяны, которых изменение наделило разумом?
— Я вот, мастер, не пойму: а это хорошо или плохо? — задумался я над словами мудреца.
— А это не плохо и не хорошо, Шрам, — Ксарг качнул головой и посмотрел вперёд. — Плохо и хорошо — это то, чем мы, люди, измеряем всё вокруг. А вот боги, например, всё начинают мерить иначе. Да и я, если честно, немного не на то ориентируюсь. Плохо ли, что хищник ест беззащитных травоядных? Да вот, боги с тобой — это нормально. Что же ему, с голоду сдохнуть?
— Тогда почему вас так интересует, кто такие серые: опустившиеся люди или поумневшие обезьяны? — уточнил я.
— А откуда они душу-то взяли Шрам? Откуда в них влилась сила, создавшая когда-то мир? Они наделены хоть и малым, но разумом! Но мир, сколько его помнит человек, почти не менялся. Почему сейчас он меняется так, будто делается заново?
— Это как-то очень глубоко… Я не выживу на такой глубине, — честно признался я, развеселив Ксарга.
— На этой глубине даже мне не очень уютно, — согласился мудрец, отсмеявшись над моей шуткой. — И всё-таки Соксон оказался прав! Всё больше и больше я склоняюсь к тому, что за изменением стоит чья-то воля, чьё-то намерение и цель. И если вначале это была одна воля, то теперь — другая!