Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
Шрифт:
Николай Константинович, расположившись в беседке за низким столиком, делал записи в дневнике.
Что же, все хлопоты со сбором почти закончены. Четыреста картин, лично им отобранных для отправки в Россию, на днях будут перевезены в Бомбей и оттуда — долгим морским путем в Ленинград.
«И все-таки кое-что я заменю, — думал художник. — Хорошо бы закончить „Приказ учителя“. — Незавершенный холст на подрамнике ждал его в мастерской: на фоне ослепительно сверкающих горных снегов летит орел…— Размах крыльев… Что-то у меня не получается. Сегодня-завтра допишу, и „Приказ учителя“ — тоже в Россию. — Он смотрел на дальние вершины Гималаев. —
Послышались легкие шаги. В беседке появился Александр Бадаев. Рерих давно звал студента московского историко-архивного института Сашей, они стали друзьями. Молодой человек в индийском легком одеянии до земли из белой ткани. В одной руке он держал несколько листов бумаги, в другой — маленький поднос со стаканом гранатового сока.
— Доброе утро, учитель!
— Доброе утро, Саша!
— Вот… Последняя глава моей дипломной работы…
— Давай, давай! Очень интересно. Молодец! Закончил перед самой дальней дорогой…
— Так когда мы, Николай Константинович, домой?
— Думаю, в январе будущего года. Скоро! Совсем скоро, Саша!
— У нас с вами в пути будет много времени для бесед. Я счастлив, учитель!
— И я счастлив…
— А вот ваш любимый гранатовый сок. Елена Ивановна прислала.
— Спасибо! Очень кстати — жара.
Он пил сок, холодный, ароматный, медленно и с наслаждением.
Александр Валаев напряженно наблюдал за учителем и облизывал губы длинным лиловым языком.
За обедом Николай Константинович вдруг поперхнулся, побледнел.
— Что с тобой, Николя? — встревожилась Елена Ивановна.
— Ничего… Слабость… Пойду, прилягу.
— Я тебе помогу.
— Нет, нет, дорогая. Не беспокойся, я сам.
Через полчаса Елена Ивановна вошла в спальню мужа.
Николай Константинович лежал на кровати. Он был мертв.
Через два дня перед домом Рерихов, недалеко от его любимой беседки, запылал ритуальный костер: художника хоронили по обычаям этой прекрасной страны.
Позже на месте костра у крутого горного склона был поставлен большой камень, сорвавшийся с заснеженного утеса.
На лицевой стороне его высечена надпись: «Тело Махариши Николая Рериха, великого друга Индии, было предано сожжению на сем месте 30 магхар 2004 года Викрам эры, отвечающего 15 декабря 1947 года. Ом рам»63.
На обратной стороне монумента каменотес, выбивавший надпись, человек явно романтического склада, добавил от себя: «Этот осколок горного утеса был занесен сюда издалека».
Надгробный камень нашему — несмотря ни на что — великому соотечественнику возвышается на фоне величественных Гималайских вершин, окутанных вечными снегами, за которым сокрыта от погрязшего в грехах человечества страна махатм — Шамбала.
КОММЕНТАРИИ:
1 Ныне гостиница «Будапешт». (Прим. авт.).
2 Состоялся 4-10 июля 1918 г. (Прим. ред.).
3 Из сказанного следует: а) сотрудник ВЧК Я.Г. Блюмкин был делегатом V съезда Советов, проходившего в это время в Москве; б) имеется в виду ЦК партии левых эсеров — человек, вызвавший Блюмкина из зала, был одним из руководителей партии левых социалистов-революционеров.. (Прим. авт.).
4 Этот драматический документ впервые опубликован в 1985 году Ю. Фальшитским в книге «Большевики и левые эсеры», а копия его (где подлинник — неизвестно) хранится в архиве Колумбийского университета, США. (Прим. авт.).
5 В 1919 году В.М. Кудельский стал
6 Прав, тысячу раз прав Яков Григорьевич Блюмкин. Ко времени «Великого Октября» действительно партия левых социалистов-революционеров была единственной среди десятка левых партий, существовавших тогда в России, в программе которой на первом плане стояла защита основной трудовой массы России — многомиллионного крестьянства. И если бы так называемый мятеж левых эсеров в июле 1918 года не был кроваво подавлен большевиками во главе с Лениным и обе партии, то есть большевики и эсеры, остались у власти, была бы в Советском Союзе двухпартийная система: интересы рабочего класса защищают ленинская партия, интересы крестьянства — левые социалисты-революционеры. И была бы у нас другая история — без рек крови, насилия, фатального оскудения села. И уж наверняка при эсерах не получил бы неограниченную и бесконтрольную власть Сталин. Может быть, может быть… Вот только насчет сельского хозяйства — сомневаюсь. Оно может нормально развиваться в единственном случае — на базе частной собственности на землю и вообще при частной собственности и рыночной экономике. Коллективизация при государственной собственности на землю — смерть для крестьянина. (Прим. авт.).
7 Гостиница «Националь». (Прим. авт.).
8 Впоследствии переименован в улицу Веснина. (Прим. авт.).
9 Германский посол в Советской России граф Мирбах скончался от полученных ран в тот же день. (Прим. авт.).
10 Имеется ввиду корпус чехословацкой армии, попавший в русский плен в разгар Первой мировой войны и после «Великого Октября» оказавшийся во глубине нашей страны, за Уралом. (Прим. авт.).
11 В современной Карелии — Сортавала. (Прим. авт.).
12 Перевод с английского автора. (Прим. авт.).
13 Крест «высшего масонского посвящения» К.Ф. Рериха демонстрировался на юбилейной выставке семьи Рерихов в Музее искусства народов Востока в 1994 году. Это орденский знак с бриллиантовыми лучами, в центре его расположен отшлифованный горный хрусталь, имеющий внутри замысловатую гравировку — изображение Святого Георгия Архистратига, поражающего змея; верхний луч заканчивается рубинами. (Прим. авт.).
14 Причудлива судьба! После «Великого Октября» и образования «Народной» — по советскому образцу — Монголии Хаян Хирва стал начальником Государственной внутренней охраны Монголии, аналога ОГПУ-НКВД, и был расстрелян в подвалах Лубянки в 1937 году. (Прим. авт.).
15 Это «мы» станет в дальнейшем постоянным стилистическим приемом в публицистике Рериха. И не только в публицистике. Многие склонны в этом видеть объединение Н.К. и его супруга Елены Ивановны, поскольку действительно вся общественная деятельность художника — это, безусловно, совместная работа супружеской четы и можно допустить, что порой Елена Ивановна «первенствовала», вела мужа в вопросах философии, религии, политики за собой. Резон такой есть. Однако скрупулезное изучение самых разных текстов Николая Константиновича показывает, что под этим высокомерным и порой раздражающим «мы» художник подразумевал только себя — как последний российский самодержец: «Мы, Николай Второй»… И тут необходимо со всей определенностью сказать: маэстро Рерих был о собственной персоне чрезвычайно высокого мнения, ощущая себя в конце жизни Мессией, провозвестником нового «царства просвещенного духа». (Прим. Арнольда Генриховича Шоца).