Искушение
Шрифт:
– Как зачем? Посмотреть, смогу ли я сделать что-нибудь полезное в жизни…
На пороге комнаты появился ее брат. Джеси был одет по последней моде: синий костюм в белую полоску и соломенное канотье. Он картинно размахнулся, и шляпа полетела по комнате.
– У моей сестры обостренное чувство вины за то, что у нее есть наследство. Смотри на жизнь проще, Бейбет. Видишь, у меня нет комплексов. – Он ласково улыбнулся сестре и поцеловал ее в лоб. Потом наклонился и хотел было поцеловать Дженни, но в самый последний момент сдержался. – Я уже привык видеть здесь Дженни, когда возвращаюсь домой. Порой мне кажется, что она – член нашей семьи.
Габриель
ГЛАВА 22
Габриель начал думать, как ему поступить, чтобы завоевать Дженни. А пока он продолжал играть роль свободного мужчины, ненадолго увлекшегося красивой женщиной. Но с каждым днем его сознание все настойчивее напоминало ему о том, что сердце знало с самого начала: любовь поймала его в свои сети навсегда. Он все больше склонялся к мысли просто попросить Дженни стать его женой. Признаться ей, что он безумно любит ее, что его сердце и тело жаждет ее, стремится к ней. Объяснить, что невинный восхищенный взгляд другого мужчины, брошенный на нее, сводит его с ума, потому что она принадлежит ему лишь на время, а не на всю жизнь. Потом он решил, что все это не годится. Таким путем ему не заполучить Дженни. Он знал, она все еще не доверяла ему. Дженни считала, что он не способен обеспечить ей размеренную, не знающую тревог жизнь в сельской местности, жизнь, о которой она мечтала. И все же Габриель не был уверен, что ей хотелось именно такой жизни. Ему казалось, что Дженни убегает от кого-то, ищет безопасное место, где можно спрятаться. Но… от чего? Или от кого? Сначала он хотел без околичностей спросить ее, но удержался. Габриель наблюдал за ней, слушал, что она говорит, пытался понять ее.
Ему все нравилось в Дженни. Она никогда не унывала, верила в лучшее будущее, была умна и держалась независимо. В ней чувствовалась решимость самой справиться со всеми трудностями в чужой стране. Она преданно и терпеливо ухаживала за обоими детьми, выглядела очаровательной и забавной, когда подшучивала над ним, вздернув хорошенький подбородок. У нее были удивительно умные и живые глаза. Ее тело горело страстным огнем, когда она лежала в его объятиях, готовая к любви. Занимаясь любовью, она была еще прекраснее, нежнее, смелее других женщин, с которыми ему доводилось заниматься сексом. Дженни дарила любовь с радостью.
Он страстно желал и должен быть рядом с нею всегда. Все время видеть ее, разговаривать с нею, спорить, любить. Поэтому, когда станок был готов и Дженни начала ткать, он каждое утро провожал ее и детей в особняк Карвало. Если бы его спросили, – но никто не интересовался, и меньше всех Дженни, – почему он делает это, он бы ответил, что ради ее безопасности.
– Посмотрите-ка только на это прелестное семейство! – приветливо встречала их Милдред Морган. – Эллис растет прямо на глазах, Дженни. Я никогда не видела более жизнерадостного ребенка. Ингри, моя девочка, иди поцелуй меня.
Розовая, улыбающаяся малышка вприпрыжку бежала к ней через всю комнату.
Бейбет наняла
22
Enterprise (англ.) – смелое, рискованное предприятие.
– Это лучше, чем кружок кройки и шитья, – проронила Милдред.
– Почему нет? – ответила Медея своей излюбленной фразой.
– Привет, Гейб, – весело пропела Эгги. – Иди сюда, поработай-ка немного для общего блага. Вытяни руки и послужи Милдред моталкой для шерсти. Ой, чуть не забыла, Джоко передает тебе привет. Он зайдет ко мне, и вы увидитесь.
Дженни учила ткать всех, кроме Эллиса. Габриель сделал для нее большой ткацкий станок с ножной педалью и несколько маленьких, простых по конструкции станочков, на которых нити основы наматывались в виде восьмерки. Так что работы хватало всем.
– Ткачество похоже на хорошую музыку. Насколько я понимаю, работа на станке – настоящее искусство, – заключил Фред, наблюдая за Дженни.
Челнок летал в ее ловких руках, нити основы поднимались и опускались, когда она нажимала педаль. Чтобы внести некоторое разнообразие в свою жизнь, Фред по дороге на свой любимый угол неподалеку от Карнеги-холл, где он играл на скрипке, тоже заглядывал в особняк, чтобы повидаться со своим милым другом Бейбет. Девушка редко бывала дома. Но если она была здесь, они с удовольствием болтали. Фред ждал ее, если она отсутствовала, молча наблюдал за работой и прислушивался к разговорам, тихо журчавшим в комнате.
– Я вижу, что поднимая и опуская планку, Дженни изменяет натяжение нити, – заключил он однажды днем.
– Так Дженни меняет узор и определяет плотность ткани – насколько она мягкая и хорошо ли драпируется, – гордо объяснил Габриель. – Как и ты Фред, Дженни – артист.
– Ну… она скорее ремесленник, как ты, Гейб, а не артист, как я, – пробормотал Фостер в раздумье. – Музыка – прекраснейшее из всех искусств. Это – голос самого Бога.
– Федерико, в мире нет ни единого человека, похожего на вас, – заявила Бейбет, бесшумно входя в комнату.
Вслед за ней вошли Эдвидж и Элфрид, кухарка и дворецкий с подносами, заваленными сэндвичами, печеньем, фруктами и уставленными кружками с чаем. Для Милдред принесли бокал шерри: это доктор Ферлонг прописал ей тонизирующее средство. Эдвидж принесла молоко детям.
– А, Габриель. Хорошо, что вы здесь. У меня есть для вас работа, если, конечно, вам не поручили другого дела, – сказала Бейбет.
Габриель лежал, растянувшись на толстом ковре подле Эллиса, и играл с ним. Схватив его за палец, малыш пытался встать на ножки.