Искуситель (часть 2)
Шрифт:
– Мой дедушка был немец.
– Тем лучше. Я очень люблю немцев, их называют мечтателями, идеалистами - да, это правда! Они не фран цузы и не русские, которые стараются подражать францу зам, они не смеются над тем, чего не понимают, и, несмотря на свою ученость, не называют обманом и заблуждением все то, чего нельзя объяснить рассудком и доказать как дважды два четыре. Вы каждый день в первом часу можете застать меня дома, я нанимаю квартиру в улице Дель-Пелигрино, почти напротив палат кардинала вице-канцлера, вход с улицы, спросите графа Александра Калиостро.
– То есть, - прервал князь Двинский, который
– Это еще не доказано, - сказал магистр, - да прошу ваше сиятельство не прерывать меня, а не то я замолчу.
– Вот и рассердился! А за что? Ну, подумай сам, когда колдуны бывают графами? Сент-Жермен был такой же точно граф, как и этот Бальзамо, Нострадамус и Фауст были ученые, Твардовский - также, Фламел - бог знает кто, Сведен-борг - также, Брюс... Ах, да, бишь, виноват!
– он был граф, совсем забыл!
– Да перестань, князь!..
– закричал я.
– Что ты ме шаешь ему рассказывать. Ну, что, Нейгоф, ты очень уди вился, когда он сказал тебе свое имя?
– И удивился и обрадовался. Мне давно хотелось по знакомиться с этим знаменитым человеком, и я на другой же день явился к нему в двенадцатом часу утра. Он только что встал с постели и едва успел накинуть на себя халат из богатой турецкой материи. Комната, в которой он меня принял, была убрана очень просто, на полках стояли книги, и на большом столе лежали бумаги и толстые свитки пергамента. на окне стояла раскрытая аптечка с стеклянными пузырьками и баночками, в одном углу на бронзовом треугольнике лежала мертвая голова, а у самых дверей сидела черная огромная кошка, когда я вошел, она ощетинилась и глаза ее засверкали.
– Биондетта!
– закричал Калиостро, - Пошла вон! Кошка, как умная легавая собака, тотчас отправилась в другую комнату, но, проходя мимо, очень на меня коси лась. Граф сел подле меня на канапе и начал разговари вать со мною о России. Все, что он говорил, было так умно, все замечания его были так справедливы, что я слушал его с истинным наслаждением. От времени до времени вырывались, однако ж, у него какие-то странные фразы, например, он спросил меня, часто ли бывают наводнения в Петербурге, и когда я отвечал ему, что это бывает очень редко, то он значительно улыбнулся и сказал: "Я был уверен в этом - я знаю, он уж не так злится на русских: они ему угодили, украсили любимую дочь его, великолепную Неву, одели ее гранитом". И когда я спросил, о ком он говорит, Калиостро тотчас переменил речь и начал расспрашивать меня о другом. Во время нашего разговора я заметил на столе, между различных бумаг, манускрипт на папирусе. Вы знаете мою страсть ко всем древним рукописям. Я не мог скрыть моего любопытства.
– Этот манускрипт привезен мною из Египта, - сказал Калиостро, - и вы можете его видеть только в таком случае, если вы... Дайте мне вашу руку. Я повиновался. Граф пожал ее каким-то особенным об разом и как будто бы ждал ответа. Я молчал.
– О!
– сказал он.
– Да вы еще не родились, так о годах вас спрашивать нечего. А для того чтоб разобрать что-нибудь в этом манускрипте, надобно иметь по крайней мере семь лет. Оставьте его. В эту минуту вошел в комнату старик лет шестидесяти, голова его была повязана пестрым платком, а бледное лицо выражало нетерпимое страдание.
–
– спросил Калиостро.
– Извините, синьор!
– сказал старик.
– Я живу подле вас, мне сказали, что вы доктор.
– А ты болен?
– Вот третьи сутки глаз не смыкаю - такая головная боль, что не приведи господи! Ни днем, ни ночью нет покою! Если это продолжится, то я брошусь в Тибр или раз мозжу себе голову.
– Поверето!.. (Беднепький (ит.)) - шепнул Калиостро.
– Постой на минутку!
– Он вынул из аптечки небольшой пузырек и, подавая его старику, сказал: На, любезный, понюхай из этой склянки в три приема, при каждом разе говори про себя...
– Тут прошептал он какоето слово, которого я не мог расслышать. Едва старик исполнил его приказание, как схватил себя обеими руками за голову и закричал:
– Боже мой!.. Что это?.. Не сон ли?.. Моя голова так свежа, так здорова!.. Ах, синьор, позвольте мне взять с собою это лекарство!
– Не нужно, мой друг!
– сказал Калиостро.
– Теперь уж у тебя голова болеть не станет. Ступай с богом! Старик начал было говорить о своей благодарности, но граф рассердился и почти вытолкал его за двери.
– Благодарность!
– повторил он, ходя скорыми шагами по комнате.
– Я знаю эту людскую благодарность!.. Нет, старик, меня не обманешь!.. Если когда-нибудь невежды приговорят сжечь на костре бедного Калиостро как злодея и чернокнижника, то, может быть, первую вязанку дров принесешь ты, чтоб угодить палачам твоего благоде теля! Двери опять отворились, молодая женщина в рубище, с двумя оборванными ребятишками, вошла в комнату и бро силась в ноги Калиостро.
– Что ты, милая? Что ты?
– спросил граф.
– Вы наш спаситель!
– проговорила женщина всхли пывая.
– Вы дали мне лекарство, от которого мой муж в одни сутки почти совсем выздоровел. Он еще слаб и не может сам прийти изъявить вам свою благодарность...
– Опять благодарность!
– прервал Калиостро, нахмурив брови.
– Хорошо, хорошо, голубушка! Я знаю, чего ты хочешь, на, возьми и ступай вон!
– Он сунул ей в руку кошелек, набитый деньгами, и, прежде чем она успела опомниться, выпроводил ее вон и захлопнул за нею двери.
– Ну, князь, теперь я спрошу тебя: неужели эти дела и поступки, которых я был очевидным свидетелем, доказы вают, что Калиостро был шарлатан и бесстыдный обманщик?
– А по-твоему, они доказывают противное?
– сказал с усмешкою князь.
– Как, Двинский!.. А старик, которого при мне вы лечил?..
– Мастерски притворился больным, - прервал князь.
– А это бедное семейство?..
– Славно сыграло свою роль.
– А кавалер Габриелли?..
– Которого убили лошади?
– Ну, да! Ты, верно, скажешь, что и он был в заговоре, потому что Калиостро предузнал его смерть?
– Случай, мой друг, и больше ничего. Разве нельзя было лошадям понести, изломать коляску, убить кучера и седока? Все это могло случиться самым естественным обра зом, и, надобно признаться, случилось очень кстати, чтоб оправдать дичь, которую порол себе этот архишарлатан Калиостро. Да что ж ты, любезный друг, ведь ты обещался доказать не словами, а самым делом, что я напрасно не верю твоим мистическим бредням, а вместо этого вот уже целый час ты рассказываешь нам сказки.