Искусственный разум

Чачко Алексей Григорьевич

Дерево смыслов само по себе бессильно помочь здесь машине в ее выборе. А ведь это еще не самый трудный случай. В "Майской ночи" Н. Гоголя парубки и девчата поют:

Набей, бондарь, голову

Ты стальными обручами!

Вспрысни, бондарь, голову

Батогами, батогами!

Ю. Тынянов, проницательный лингвист, взыскательный литературовед и выдающийся писатель, отметил двуликость обращений к бондарю: "Бондарь приглашается набить обруч на "голову" № 1, а "вспрыснуть батогами" "голову" № 4". Внутри одного куплета песни произошла

смена смыслов слова "голова": сначала подразумевалась часть тела, а потом - городской голова.

Человек улавливает эту смену, своей внезапностью она доставляет художественное наслаждение. А машине каково?

Хранение в ее памяти огромного числа смыслов и смысликов вместе с их "химическими" пометами не гарантирует ей свободы общения на естественном языке. Не пойти ли нам по проторенному пути - поискать, как оно у человека, как человек совладал со смыслами?

Авторитетные ученые полагали, что в памяти человека каждое слово хранится само по себе, со всеми своими смыслами и признаками. Академик В. Виноградов писал: "Вне зависимости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всеми его значениями, со скрытыми и возможными, готовыми по первому слову всплыть на поверхность".

Если дело обстоит так, то человек легко может назвать все (или многие) смыслы слова. А. Брудный провел серию любопытных экспериментов по называнию значений. Своим испытуемым - обыкновенным людям - он давал не какие-нибудь экзотические, а самые обыкновенные слова, в частности, слово "дверь", которое Митрофан в свое время определил в прилагательное.

– Скажите, пожалуйста, что значит слово "дверь"?
– спрашивал А. Брудный у мужчин и женщин.

И слышал в ответ: "Ну, дверь... Это когда входить в квартиру... Она открывается... Еще запереть ее можно, чтобы не обокрали".

Другой испытуемый сообщил: "Дверь... На нее табличку можно повесить, дерматином обить... Ручку красивую сделать..."

Третий человек, видимо, с исследовательской жилкой, шел вглубь: "Дверь, она деревянная. Хотя не всегда - бывают и стеклянные двери, в гостиницах, например. Она поворачивается, дверь. Хотя есть и раздвижные - в купе поезда".

А. Брудный провел сотни опытов и установил, что людям очень трудно обсуждать смыслы слов по отдельности. Слова в человеческой памяти не живут в одиночку, они всегда включены в ситуацию, неотрывны от ситуаций.

Слова живут лишь в ситуациях, а для описания ситуации потребна хотя бы одна фраза, одно предложение. Центр тяжести в нашем разговоре от смысла отдельных слов перемещается к смыслу предложений естественного языка.

Слова, соединяясь в предложения, не просто становятся рядом; предложения не механическая смесь, а сплав слов: они теряют многозначность, свойственную каждому слову порознь, зато приобретают новые качества. Чтобы понимать язык, вычислительная машина должна овладеть анализом предложений.

Человек обращается к компьютеру с просьбой: "У меня сегодня болит голова. Придумай, пожалуйста, нам задачу полегче".

"У

меня сегодня болит голова". Читая это предложение, мы, люди, мысленно делим его на части. Сначала только на две: группу подлежащего (она состоит из одного слова - голова) и группу сказуемого (в нее входит все остальные слова фразы).

Группа сказуемого, в свою очередь, делится надвое: на сказуемое (болит) и группу дополнения. Последняя вновь дробится - появляется дополнение (у меня) и обстоятельство (сегодня).

Если нарисовать устройство фразы на бумаге, получится дерево с двумя стволами. Первый ствол соответствует группе подлежащего и несет единственную ветку с одиноким плодом - словом "голова". Зато второй ствол отягчен группой сказуемого - четырьмя ветвями и тремя плодами - "болит", "у меня", "сегодня".

Дерево с двумя стволами

Рассматривая дерево устройства фразы, или синтаксическое дерево, мы многое понимаем в содержании предложения. Своими ветвями дерево указывает, о каком предмете идет речь (в нашей фразе - о голове), что случилось с этим предметом (болит), кому принадлежит предмет (мне) и когда это случилось (сегодня).

Конечно, смысла слов, входящих в предложение, синтаксическое дерево не объясняет. Например, пока неизвестно, что, собственно, значит слово "голова". Синтаксическое дерево определяет лишь роли слов в предложении.

"Легкомысленный стул пожирал анекдоты" - правильно устроенное русское предложение. Его синтаксическое дерево объясняет нам, что предмет (стул), обладающий некоторым свойством (легкомысленный), производит определенное действие (пожирает) с другими предметами (анекдотами).

Это предложение вызывает у нас легкое изумление, но не из-за непонимания ролей входящих в него слов. Роли слов абсолютно понятны, тут нет проблем. Проблема в другом.

Каждый из нас знает смыслы слов, образующих удивительную фразу. Нам ведомо и что значит "легкомысленный", и каков из себя "стул". Мы наблюдали в жизни действие, описанное словом "пожирал", и представляем себе веселую сущность по имени "анекдот". Изумление вызывает столкновение несопоставимых смыслов, раздача ролей актерам, категорически не пригодным для пьесы.

Как это стул оказался легкомысленным? Разве можно пожирать анекдоты, будто макароны? Какое вообще отношение имеет стул к анекдотам? Подобные вопросы молниями вспыхивают у нас в головах. Они ломают, уничтожают, испепеляют несчастную фразу. Глупость какая-то, заключаем мы.

Молнии, которые сокрушают голодный стул, одновременно освещают нам степень участия синтаксического дерева в понимании содержания фразы. Не раздай синтаксическое дерево роли, не возникла бы единая структура, не произошло бы катастрофическое столкновение слов. Они валялись бы кучкой и не вызывали бы никаких вопросов и никаких эмоций.