Искусство быть друзьями

Соренсен Джессика

Воспоминания о моем прошлом — о том дне, когда были убиты мои родители, — начинают всплывать на поверхность. Иногда это случается, когда я вот так отключаюсь. Хотя, это всегда фрагменты изображений, которые не завершают полную историю.

Теплая кровь покрывает мои руки, когда я смотрю на своих родителей. Вся их одежда, волосы залиты кровью.

Почему так много крови? И почему она у меня на руках?

— Мама, — шепчу я, падая на колени.

Не

помню, как я сюда попала. Не могу вспомнить, откуда взялась кровь. Все, что я помню, это крики. Так много криков.

— Рейвен! Нет! — умоляюще кричит мама. — Пожалуйста, не делай этого, милая. Ты не хочешь этого делать. Просто уходи. Беги!

Но я не могу уйти. Пока я не доберусь до нее.

— Прости, — шепчу я. — Прости, что не могу забыть.

Она кричит.

— Ты сегодня тихая, — говорит дядя, возвращая меня к реальности.

Капли крови на лезвии его ножа и руках.

Кровь. Совсем как в моих воспоминаниях.

Я никогда никому не говорила, что иногда вижу себя в крови. Если бы я это сделала, то оказалась бы под большим подозрением. Может быть, когда-нибудь я смогу, наконец, поговорить об этом, когда все точки соединятся воедино. Я просто надеюсь, что не увижу того, чего не смогу пережить.

Не желая больше думать о родителях, я сосредотачиваюсь на боли в боку, потому что это легче, чем иметь дело с эмоциональной болью, пронзающей меня изнутри.

— Тебе нечего сказать? — Дядя стоит у моей кровати и выжидающе смотрит на меня.

Я смотрю в потолок, не двигаясь, отказываясь сказать хоть слово, отказываясь дать ему удовлетворение от произошедшего, чего, как я поняла, он жаждет.

— Похоже, сработало. — Он вытирает лезвие ножа о штанину, стирая кровь. Потом убирает нож и снова смотрит на меня, чего-то ожидая. Когда я даже не пытаюсь сдвинуться с места, он качает головой. — Неважно. По крайней мере, я заставил тебя заткнуться. — Он собирается уходить, когда его взгляд останавливается на моем запястье. Запястье, где висит кулон, который он пытался сжечь. Его глаза вспыхивают гневом. — Где, черт возьми, ты это взяла?

Я с трудом сглатываю. — Нашла его во дворе нашего старого дома.

Стиснув зубы, он срывает браслет с моего запястья. — Ты гребаная маленькая воришка. Тебе повезло, что я тебя не арестовал — с этими словами он бросается к двери. — Никогда больше не прикасайся к моим вещам, — огрызается он и выходит из моей комнаты, хлопнув за собой дверью.

Я не двигаюсь. Едва дышу.

Я не хочу быть здесь.

Я хочу исчезнуть.

Кажется, только через несколько часов я встаю с кровати и подхожу к зеркалу, чтобы увидеть повреждения. Мой бок словно горит, когда я приподнимаю подол окровавленной футболки и всматриваюсь в только что нацарапанное слово, клеймящее мою кожу. Затем я качаю головой,

моя челюсть хрустит.

Он вырезал на моей плоти не одно слово, а целых три.

Разочарование.

Невидимая.

Забытая.

Я опускаю футболку, иду в ванную, промываю и перевязываю раны. Затем я возвращаюсь в свою комнату и опускаюсь на кровать, сидя посреди моего тайника с наркотиками, который он оставил здесь, вероятно, пытаясь отправить мне какое-то загадочное сообщение. Мой дядя действительно любит игры разума. Что это за послание, я понятия не имею. И мне действительно все равно.

Отодвинув наркотики в сторону, я ложусь и закрываю глаза, стараясь не думать ни о чем, кроме сна. Потому что сон означает забвение. Конечно, бессонница все усложняет. Так что в конце концов, и хотя это смелый шаг, я хватаю косяк и направляюсь к окну.

Я уже собираюсь открыть его и подкурить, когда замечаю, что кто-то крадется по заднему двору. Насколько мне известно, тетушки и Дикси Мэй здесь нет, вероятно дядя отослал их, чтобы помучить меня наедине. Дикси Мэй думала, что если расскажет отцу о моем тайнике, то меня арестуют, так что она будет сильно разочарована, когда поймет, что ошиблась.

Я не уверена, что это так. Настолько ли тюрьма хуже, чем то, что только что произошло.

Взвешиваю все за и против, пока наблюдаю за фигурой, как она движется через двор. Сначала я думаю, что это мой дядя идет туда, чтобы попытаться снова сжечь кулон. Но этот человек двигается как скрытный ниндзя, а мой дядя определенно не такой.

Если бы мне было не все равно, я бы сказала дяде, но, честно говоря, часть меня надеется, что это угонщик, собирающийся украсть машину моего дяди. Но эта надежда рушится, когда лунный свет падает на человека под правильным углом, так что я могу разглядеть его лицо…

У меня отвисает челюсть. — Хантер?

Что это значит, черт возьми?

Я смотрю, как он приближается к дому. Он одет во все черное, так что его трудно заметить, но его светлые волосы достаточно выделяются на фоне темноты.

Понаблюдав за ним некоторое время и пытаясь понять, какого черта он делает, я решаю, что просто пойду туда. Это может быть рискованным шагом, в зависимости от того, пытается ли он ограбить нас или нет, но в данный момент мне все равно.

Надев куртку, я осторожно выхожу из спальни и закрываю за собой дверь. Затем на цыпочках спускаюсь по лестнице, двигаясь медленно, отчасти для того, чтобы не шуметь, а отчасти потому, что мой бок болит. Добравшись до выхода, я украдкой бросаю взгляд в сторону кухни. Свет включен, и я вижу, как мой дядя сидит за столом, уставившись на кулон, который сорвал с меня.

Что у него за дела с этой штукой? Я не задумывалась, когда взяла его, но то, как он вел себя, увидев его на мне… Здесь есть какая-то история, и я хочу выяснить, какая именно.