Искусство и жизнь
Шрифт:
Вы видите, господа, что нам вообразить это, возможно, не легче, чем нашим предкам из древнего Лондона представить целое графство или еще более обширную территорию, застроенную отвратительными большими, средними и маленькими домами, которая сейчас называется Лондоном. Ведь наши предки жили на древней земле этого города в прелестных и тщательно побеленных домах, на фоне прославленной церкви и ее громадного шпиля. Они гуляли в прекрасных садах, сбегавших к широкой реке.
Повторяю, господа, теперь трудно даже вообразить, какую пугающую и мертвую пустоту оставят исчезнувшие искусства. И все же, увы, я должен сказать, что если этого не произойдет, то только благодаря какому-то повороту событий, который мы теперь не можем предвидеть. Но, надеюсь, если это все-таки произойдет, то будет длиться недолго. Так поле, на котором сжигают сорняки, приносит более обильный урожай. Я утверждаю, что люди вскоре очнутся, глянут вокруг, их охватит нестерпимая тоска, и тогда они снова начнут изобретать, подражать, фантазировать,
Эта вера — мое утешение, и я могу спокойно сказать: пусть разверзнется эта зияющая пропасть, если уж так суждено, и пусть из самой мглы ее пробьются ростки новых семян. Так было и в прошлом: сначала рождается едва сознающая себя надежда, затем появляется цветок и плод мастерства, причем надежда становится все более самоуверенной, и, подобно тому как за зрелостью следует увядание, она перерастает в высокомерие, а затем — опять рождение нового.
Между тем несомненный долг всех, чье отношение к искусству серьезно, — сделать все возможное, чтобы уберечь мир от утраты, которая явится следствием невежества и недомыслия. Они должны предотвратить самую ужасную из всех перемен — замену одной формы исчезнувшей жестокости новой. Однако если люди, даже искренне предрасположенные к искусству, столь слабы и немногочисленны, что неспособны совершить ничего иного, то они могли бы взять на себя обязанность сохранить живыми какие-то традиции, какую-то память о прошлом, чтобы тогда, когда наступит новая жизнь, ей не пришлось тратить усилия на лепку совершенно новых форм, в которые воплотился бы ее дух.
В чем же найдут опору люди, которые сознают и блага великого искусства и всю тяжесть того, что вместе с художествами исчезают гармония и добропорядочность жизни? Думается, они должны начать с признания, что древнее искусство, искусство неосознанной духовности, как можно его назвать, отнюдь не умерло, что немногие его остатки все еще влачат жалкое существование у полуцивилизованных народов, что с каждым годом оно становится все грубее и немощней, все менее одухотворенным. Оно возникло в незапамятные времена, и, насколько это было давно, свидетельствует превосходная причудливая резьба на костях мамонта и другие произведения, извлеченные знанием из потока истории. Судьба искусства решалась часто какой-нибудь случайностью торговли — скажем, прибытием нескольких кораблей, груженных европейскими красителями или доставивших несколько десятков заказов от европейских торговцев. Узнав все это, люди, любящие искусство, будут надеяться, что в свое время на смену древнему художеству придет новое искусство осознанной духовности и они увидят, что человечество будет жить более вольной, простой и мудрой жизнью, чем прежде.
Я сказал, что они увидят все это в свое время, но не могу утверждать, что увидим мы: это может оказаться таким далеким — как кое-кому и представляется, — что многие сочтут едва ли стоящим даже мечтать о том. Но и среди нас есть люди, которые не смогут отвернуться к стене и сидеть сложа руки в бездействии потому, что надежда кажется довольно смутной. И в самом деле, в то время как, с одной стороны, для нас слишком очевидны признаки теперешнего упадка древних искусств со всеми его пагубными последствиями, с другой стороны, наблюдаются отнюдь не малозаметные признаки новой зари после той ночи искусств, о которой я говорил раньше. Эти признаки — свидетельство того, что есть хотя бы немногие люди, которые искренне возмущены существующим положением вещей и жаждут чего-то лучшего или же по крайней мере надеются на лучшее. Ибо, полагаю, если с полдесятка людей серьезно посвящает себя тому, что сейчас появляется, что согласуется с природой, они рано или поздно своего добьются, ибо не случайно новые идеи возникают одновременно в головах нескольких людей, и это объединяет их, побуждает говорить и действовать, направлять мир к активности, высказывать то, что иначе осталось бы невысказанным.
К каким же средствам должны прибегнуть те, кто жаждет перемен в искусствах, в ком должны они пробудить страстное стремление к красоте или, что еще лучше, — желание развивать способность творить красоту?
Мне довольно часто говорят: если вы хотите, чтобы ваше искусство достигло успеха и процветания, сделайте его модным. Такие фразы, признаться, меня раздражают, ибо этим хотят сказать, что я должен тратить один день на свою работу, а два — на попытку убедить богатых и, вероятно, влиятельных людей, что они чрезвычайно интересуются тем, до чего им в действительности нет никакого дела. Как будто все может произойти по поговорке: куда вожак, за ним и вое стадо. Ну что же, такие советчики правы, если они довольствуются тем, что длится какое-то время — скажем, пока вы в состоянии добыть немного денег, если вас не прищемит слишком быстро захлопнувшаяся дверь. Во всем прочем они ошибаются. У людей, на которых они полагаются, в запасе много всякой всячины, и они с такой легкостью могут отвернуться от того, что не имеет успеха, что совершенно бесполезно пытаться потакать их капризам; это не вина наших советчиков, они ничего тут поделать не могут — у них нет возможности тратить свое время на то, чтобы узнать что-либо толковое об искусстве, и они поневоле попадают под влияние тех, кто ради собственной выгоды поворачивает моду то в ту, то в другую сторону.
От таких людей, господа,
И это единственный способ, которым мы можем вызвать пополнение сознательного народного искусства. Что могут сделать несколько художников, что они могут сделать, работая вопреки трудностям, воздвигаемым на их пути пресловутой коммерцией, которую правильнее попросту назвать погоней за деньгами? Что могут сделать они, работая без всякой поддержки среди массы людей, которых словно бы в насмешку называют фабрикантами, то есть мастерами ручного труда, хотя большая их часть за всю свою жизнь ничего не смастерили своими руками и являются не кем иным, как капиталистами и торговцами. Что могут изменить немногие произведения художников — эти песчинки в громадной массе выпускаемых ежегодно изделий, которые выдаются за декоративное искусство и привлекают внимание только продавцов, пускающих эти изделия в оборот, чтобы утолить томление публики по чему-то если не прекрасному, то хотя бы новому. В лекарстве есть смысл, если оно помогает. Ремесленник, оказавшийся после разъединения искусств позади художника, должен его догнать и работать с ним бок о бок. Помимо различий между выдающимся мастером и учеником, помимо врожденных различий между склонностями человеческого ума, которые одних делают копировщиками, а других — архитекторами или мастерами декоративного искусства, не должно быть никакого различия между теми, кто посвятил себя чисто декоративной работе. И всем художникам декоративного искусства следует с помощью самого искусства ускорить превращение в художников тех рабочих, которые мастерят предметы согласно требованиям необходимости и полезности.
Я знаю, какие громадные — социальные и экономические — трудности стоят на этом пути, и все же мне сдается, что наше воображение их преувеличивает. Но в одном я убежден твердо: если такое превращение невозможно, то невозможно и живое декоративное искусство.
Но это далеко не невозможно. Более того, такое превращение несомненно должно произойти, если мы всей душой жаждем расцвета искусств. Если во имя красоты и благопристойности мир пожелает пожертвовать кое-чем из своих ценностей (а большая их часть, на мой взгляд, не стоит его забот), то искусство снова начнет развиваться. Что же касается упомянутых трудностей, то некоторые из них, на мой взгляд, постепенно сойдут на нет, если условия жизни людей претерпят соответствующие изменения. Что же касается остальных, то разум и неотступное внимание к законам природы, которые являются также и законами искусства, уничтожат мало-помалу и их. Повторяю, если у вас будет желание, то дорогу искать вам не так далеко.
И все-таки, даже если у нас есть желание и путь перед нами открыт, то нас не должно обескураживать, если путешествие на первых порах покажется довольно бесплодным; даже если какое-то время будет казаться, что дела становятся хуже, мы не должны падать духом, ибо вполне естественно, что то самое зло, которое побудило нас желать перемен, станет выглядеть еще уродливее, когда, с одной стороны, жизнь и мудрость начнут воздвигать нечто новое, а глупость и мертвечина, с другой, будут цепляться за старое. В этом деле, как и в любом другом, потребуется время, прежде чем станет очевидно, что положение выправляется; понадобятся мужество и терпение, чтобы не пренебречь мелочами, которыми следует заняться незамедлительно, понадобятся внимательность и осмотрительность, чтобы не возводить стен до того, как укреплен фундамент, и всегда во всех начинаниях потребуется скромность, которую не так-то легко сломить неудачами и которая хочет, чтобы ее учили и готова учиться.
Наставницами нашими должны стать природа и история. Настолько очевидно, что вы должны учиться у первой, что мне, думается, говорить теперь об этом не нужно; позднее, когда придется говорить подробнее, я, вероятно, скажу, как следует учиться у нее. Что же касается второй наставницы, то, полагаю, ни один человек, за исключением редких гениев, ничего в наши дни не добился бы без тщательного изучения старинного искусства, но даже и гению помешало бы отсутствие знания этого искусства. Если вам покажется, что это противоречит тому, что я оказал о гибели старинного искусства и о присущей нашему времени потребности в художественном обновлении, то я могу возразить, что если сейчас, во времена обширных знаний и недостаточного претворения их в жизнь, мы не будем глубоко изучать древнее искусство и не научимся его понимать, то подпадем под влияние окружающих нас слабых произведений и, не разбираясь ни в чем, начнем копировать копии великих произведений, что ни в коем случае не принесет нам настоящего искусства. Давайте поэтому тщательно изучать древнее искусство, учиться у него, находить в нем вдохновение и в то же время решимся не подражать ему, не повторять его и либо вообще не иметь искусства, либо создать искусство собственное, современное.