Искусство невозможного (в 3-х томах)
Шрифт:
— Это политические интересы, а экономические?
— Естественно, они у меня есть в Латвии. Не могу сказать, что они четко очерчены. У нас есть большой опыт работы в самых различных сферах экономики: нефтяной бизнес, аэроперевозки, массмедиа. На мой взгляд, это мощная транспортная артерия для российской экономики. Но утверждать, что именно эта сфера бизнеса нас занимает, я не могу. Единственно, в чем я уверен: если политическая ситуация будет стабильной, то в Латвии откроются огромные возможности для бизнеса.
Нефтяная труба как гарантия независимости
— Вы все время говорите «мы», «наша группа». Кто это?
— Это люди, которые вместе со мной выехали из России, кто не согласен
— Как вы относитесь к претензиям крупного российского бизнеса на львиную долю вентспилсской трубы?
— Очень просто: сейчас, когда отношения между Россией и Латвией еще не определились, экономическая суверенность играет важнейшую роль в независимой политике Латвии в целом. И эта нефтяная труба в какой-то степени определяет самостоятельность экономики вашей страны. Поэтому я считаю, что сегодня такой шаг был бы крайне несвоевременным: ведь Путин сейчас в заботе о стратегически важных областях пытается передать в собственность государства даже сырьевые компании. Но я совершенно не исключаю, что в дальнейшем, когда Россия определится в стратегической позиции в целом и по отношению к себе, и во взаимоотношениях с балтийскими странами, можно будет думать и об этом. Сегодня передавать под контроль российского «ЛУКОЙЛа» столь важный для экономики страны объект я считаю преждевременным, поскольку это не независимая компания, она управляется из Кремля. Я в этом убедился, когда именно «ЛУКОЙЛ» под давлением Кремля отнимал
у меня ТВ-6. Поэтому соображения, которыми будет руководствоваться эта компания в случае, если возьмет под свой контроль нефтяную трубу, будут скорее политическими. И те, кто возражает против этой сделки, правы.
Пока нет уверенности в том, что Кремль будет руководствоваться экономическими соображениями, а не политическими, никаких крупных сделок с Москвой заключать нельзя. И задача ваших политиков и бизнесменов найти компромисс, рассчитать ту формулу, которая поможет вам реализовать ваши цели и определить плату, которую вы готовы отдать за это.
— В Латвии, как и в России, есть круги, склонные сделать из Березовского что-то вроде детской страшилки, и в этом смысле вас ставят в один ряд с нацболами и неофашистами. Этот момент использовали даже в предвыборных мероприятиях. Например, чтобы заведомо навесить компромат, отдельные партии «уличали» в связи с Березовским.
— Я не помогаю ни одной партии. Хотя имею свои симпатии. Но они сугубо личные.
Ставить меня в один ряд с нацболами по меньшей мере смешно. Будучи последовательным сторонником демократических реформ как в России, так и во всех странах бывшего Союза, я абсолютный противник большевизма, тем более неофашизма. Мои симпатии на стороне тех, кто в состоянии проводить демократическую политику в Латвии. Но сейчас, накануне выборов, я не буду афишировать свои симпатии, кого конкретно имею в виду. Это некорректно. Не хочу, чтобы мои слова поняли как поддержку. Одно только могу сказать, что совершенно не поддерживаю ЗаПЧЕЛ, потому что они заигрывают с Путиным, разделяют его политику и взгляды. Это не доведет до добра ни латышскую, ни русскую часть населения. У меня есть свое понимание, что было бы хорошо или плохо для Латвии. Но я не являюсь гражданином вашей страны и не намерен вмешиваться в ее дела.
А в России я собираюсь активно участвовать в политических процессах, поскольку, как ее гражданин, кровно заинтересован в их результатах. А прямо или косвенно, но они влияют и на положение в вашей стране, потому что мы — соседи.
— Как вы относитесь к идее вступления Латвии в ЕС и НАТО?
— Полностью поддерживаю и то, и другое. То, что происходит
свои проблемы решают за счет судьбы других народов, разрушения других стран.
Что касается «демонизации» моего образа, мне хорошо знакомы все приемы дискредитации личности в России. Я знаю, какие огромные силы спецслужб брошены, чтобы противостоять моим идеям. Они глубоко ненавидят то, что делал Борис Ельцин в течение 10 лет, ненавидят то, что Латвия сегодня независима, и, конечно, прилагают все силы, чтобы вернуть прошлое. Они не хотят позволить мне быть услышанным ни в России, ни где-либо.
— Да, но тем не менее вас видят и слышат.
— Потому что мы тоже не сидим сложа руки: устраиваем телемосты, публикуем книги, выступаем в прессе.
В Латвии мы открыли Фонд гражданских свобод, который поможет русским интегрироваться в Латвии, поддерживаем русскую культуру, связь с Россией.
— Простите, насколько я понимаю, слово «интеграция» в общественном смысле — это процесс объединения в новую общность, культуру. Несомненно, при этом надо сохранять свое лицо, но главное в интеграции, наверное, все-таки постижение обычаев и культуры того народа, с кем собираешься интегрироваться.
— Я думаю, у вас достаточно людей, которые могут об этом и без меня позаботиться. Моя задача — развивать русскую культуру, в которой я сам вырос, которую люблю. Хочу, чтобы русский человек не забывал о своей идентичности, хотя по натуре он большой интернационалист.
— Скажите, Россия для вас абсолютная ценность, то есть ваши взаимоотношения: Россия для вас или вы для России?
— Если вам кто-то скажет, что он для кого-то, не верьте, это лицемерие. Все, что человек делает в жизни, он делает для себя. Даже в Библии записано: «Возлюби ближнего, как самого себя». Для человека самая большая ценность — он сам. Заметьте, слово «родина», как и «патриотизм», в Библии отсутствует. Нас хорошо учили математике, физике, биологии, а тому, что такое человек и что именно он, сам по себе, — наивысшая ценность, учили плохо. Отсюда мой ответ: конечно же, Россия для меня.
— Как по-вашему, не угас ли интерес к России на Западе и как при этом относятся к вам лично, к вашим идеям?
— О России по-прежнему много пишут, говорят. Россия не та страна, которая оставляет кого-то равнодушным. Что касается отношения к моему мнению, то меня постоянно просят комментировать те
или иные события ведущие газеты и журналы Европы и Америки, в том числе «Washington Post», «New York Times», ВВС. Думаю, это связано не с моей скромной персоной, а с желанием знать оппозиционную точку зрения: в России в основном говорят так, как хочет власть, а я здесь свободен. Если мне нравится, что делает Путин, я так и говорю, если не нравится — тоже не скрываю и объясняю, почему. Я не оглядываюсь на Запад, мне абсолютно безразлично, что подумает Буш или Блэр. Я, например, категорически против войны в Ираке, считаю, что они совершают катастрофическую ошибку, и не боюсь об этом вслух говорить, несмотря на то что я здесь на птичьих правах.
По существу, действия в Ираке — вызов двум миллиардам мусульман.
Но не только мусульмане, христианский мир тоже не понимает, почему нужно решать эти проблемы именно так. Я считаю, что Буш проиграл в любом случае: начнет или не начнет боевые действия. Он слишком далеко зашел. Как, впрочем, и Путин с Грузией. Сейчас что бы он ни делал, будет проигрыш. Отступить — это политическое поражение, а вести войну — это полное поражение. Буш и Путин похожи как политики.