Искусство невозможного (в 3-х томах)
Шрифт:
Вы упрекаете меня, что я говорю о демократии, а сам взял «с улицы » никому не известного человека и сделал из него президента.
Не надо заблуждаться: все принципиальные решения в период правления президента Ельцина принимал он сам. Его личными решениями было начать войну в Чечне, подавить путч 1993 года, приватизировать большинство принадлежащих государству компаний и так далее. Он не боялся ответственности. Другое дело, что у него была масса советчиков. В том числе и я в бытность заместителем секретаря Совбеза, а потом исполнительным секретарем СНГ Борис Николаевич чаще всего не соглашался с моими предложениями. А потом, после обдумывания, нередко звонил на следующий день и говорил: «Борис Абрамович, я принимаю ваше предложение». Он недаром написал в своей книге: «Я никогда не любил Березовского, но считаю
Ельцин очень долго не думал о том, что будет после него. А когда задумался — попал в цейтнот. Вы помните чехарду с премьер-министрами в 1998 году: Кириенко — Примаков — Степашин — Путин… Все это на протяжении чуть больше года. Да, я был одним из тех, кто рекомендовал ему Путина в качестве преемника. Многим в ближайшем окружении Ельцина это показалось невозможным: в течение нескольких месяцев сделать из никому не известного человека президента. Те, кто сегодня славит Путина, говорили мне: «Кто? Путин??? Кто это такой? Да никогда он не станет президентом!.. » Но я уже тогда хорошо понял некоторые законы российской политической власти и особенности национального менталитета. И тогда говорили, и сейчас часто повторяют: Путин, мол, стал президентом, потому что начал войну в Чечне. Еще вспоминают взрывы домов в Москве и Волгодонске, которые тоже помогли ему набрать политический вес.
Как ни парадоксально, хотя я занимаюсь расследованием тех взрывов, я категорически отрицаю версию, по которой Путин стал президентом благодаря этим событиям. Дело в другом. В российской политической истории есть важная закономерность: место красит человека, а не наоборот. И когда нелюбимый всеми Ельцин назначал премьер-министров из числа мало кому известных людей, то их политический рейтинг почти немедленно взлетал. Так было с Кириенко, со Степашиным, даже с Примаковым, чей рейтинг при назначении едва переваливал через единицу… И я понял: кто будет премьером на момент выборов, тот и станет президентом. Иными словами, на кого Ельцин пальцем покажет, тому его место и занять.
К сожалению, таков менталитет огромной части российских граждан
— подчиненный, несамостоятельный, чтобы не сказать «рабский ». Увы, в России так можно: взять в прямом смысле слова человека с улицы и сделать из него президента.
Насколько это демократично? Ровно настолько, насколько в ту пору была демократична сама Россия. А она была демократична только в части своих элит, потому что люди в подавляющем большинстве еще не осознали своей политической ответственности. В этом смысле ситуация 1999 года мало изменилась по сравнению с 1996-м. Почему тогда, в 96-м, удалось выиграть у коммунистов? Ведь реформаторы во главе с Ельциным ослабли настолько, что не могли оказать сопротивления натиску левых. Но в то время в России уже появилось новое сословие — так называемые олигархи. У этих людей был общий интерес: они хотели сохранить капиталы, которые, как одни говорят, они заработали, другие — наворовали. Это были первые люди в России, осознавшие свою политическую ответственность за судьбу страны и никому не хотевшие ее передоверить. Мы протянули руку Ельцину, и он принял нашу помощь. Мы мобилизовали подконтрольную нам прессу на его поддержку и добились успеха.
Сегодня богатых людей, осознающих свою политическую ответственность, становится все больше. Рост нового сословия пришелся именно на период президентства Путина, поскольку именно десять лет Ельцина создали условия для появления богатых и ответственных за судьбу страны людей. Но в 1999—2000 годах их было еще мало. И поэтому можно было в широком диапазоне манипулировать общественным мнением. Недемократично? Безусловно. Хотя формально все было по правилам: выборы, серьезная борьба между двумя мощными группами: Лужков — Примаков с одной стороны, президент Ельцин — с другой. НТВ поддерживало Примакова, ОРТ — Путина… А народ безмолвствовал. Региональная элита металась из стороны в сторону. Пока Ельцин спал, она побежала к Примакову, там уже стали делить портфели и проводить селекторные совещания по стране. Ельцин проснулся, стукнул кулаком — и регионалы переметнулись к Путину…
— Сегодня ваши пути с Путиным разошлись. Когда и как это произошло?
— Они начали расходиться еще
кто помог подняться на вершину власти. В нашем случае все было по-другому. Еще когда он не был президентом и у нас были самые теплые отношения, я сказал в одном интервью: «Если Путин станет президентом и решит, что Березовский ему мешает, то он посадит Березовского в тюрьму». Это было сказано не из кокетства, а абсолютно всерьез. Уже тогда я понимал, что у нас намечаются расхождения. Инициатива разрыва полностью принадлежит мне. Ничего личного — это были серьезные идеологические расхождения. Я — глубокий сторонник самоорганизующегося, саморазвивающегося общества. Путин — глубокий, искренний (подчеркиваю) сторонник общества, контролируемого сверху. Он считает, что только так страна может развиваться эффективно. А я считаю, что это как раз и есть тупик и разрушение страны.
Если быть документально точным, то наше размежевание наметилось в конце 1999 года и было связано с войной в Чечне. Я был уверен, что войну надо заканчивать, что победа — это не флаг над Грозным, а сознание нации. В 1999 году чеченцы считали, что они проиграли войну, а русские — что ее выиграли. Это и была победа. Но кампанию продолжили под заявления о том, что чеченцы — зайцы, которые бегают по горам, и мы вот-вот их достанем. Результат известен. Еще сотня тысяч искалеченных и убитых, сто миллиардов долларов, угроханных на эту войну…
Второе серьезное наше столкновение произошло по поводу указа о создании семи федеральных округов и фактическом разгоне Совета Федерации. Путин потом назвал это строительством вертикали власти. Я считал и считаю, что развитие России лежит на путях децентрализации власти и делегирования в регионы больших полномочий при сохранении единого оборонного, экономического и внешнеполитического пространства.
Потом был спор по поводу средств массовой информации, когда Путин стал настаивать, чтобы ОРТ вновь перешло под контроль государства. И последний эпизод в наших отношениях, который привел их на нынешний уровень, — гибель «Курска» и освещение этого события на ОРТ. Когда ОРТ дало в эфир репортаж о родственниках моряков, погибавших в этот момент на подводной лодке, Путин сказал мне: недопустимо, чтобы первый канал показывал подставных статисток. Так ему доложили — что все это была какая-то инсценировка, а не настоящие родственники. Как можно было этому поверить, глядя на серых, опухших от слез людей? Так сыграть невозможно! К тому же, когда я узнал, что Путина специально дезин-
формировали, я распорядился, чтобы корреспонденты переписали данные паспортов у этих людей — именно чтобы избежать обвинений в «инсценировке». Я сказал Путину, что считаю его реакцию недопустимой. Это был последний разговор, после которого мы никогда больше не встречались. note 441
Я действительно считаю, что параллельно официальному штабу действовал неофициальный. Вы совершенно правы, вспомнив 1996 год, когда за несколько месяцев до июньских выборов Коржаков и Барсуков настояли, чтобы Ельцин подписал три указа — об их переносе на два года, о роспуске парламента и о запрете компартии. Понадобилась масса усилий, чтобы эти указы не увидели свет. Основная заслуга в этом принадлежит тогдашнему министру внутренних дел Анатолию Сергеевичу Куликову, моему старому оппоненту. Но в отличие от 1996 года, когда спецслужбы в лице Коржакова и Барсукова действовали явно и потерпели поражение, в 1999-м я не наблюдал спецслужбы как действующий фактор. Можете мне верить, можете нет, но тогда, в 1999-м, я не придал тем взрывам политического значения. Мне в голову не могло прийти, что таким путем можно пробивать дорогу к власти, если можно действовать демократическими
— пусть по российским меркам — способами. Грубо говоря, если есть Доренко, зачем же бомба? А вот потом, когда у меня появилось время все проанализировать, ознакомиться с некоторыми документами, я стал склоняться к выводу, что дело нечистое. Расследование взрывов жилых домов, которое я инициировал год с лишним назад, сегодня, на мой взгляд, доказало: провокацию организовали спецслужбы с одной целью — получить контроль над президентом. Не исключаю, что его поставили в известность постфактум.