Искусство притворства
Шрифт:
И не имело значения, что Илиос лег в кровать лишь после того, как она уснула, а утром встал рано, пока она еще спала, таким образом дав ей понять, что не желает продолжения их интимных отношений. Она была влюблена в него, и в этом был один положительный момент — теперь ей не надо было бояться своего желания. Понимание того, что она любит его, в корне меняло ситуацию. Лиззи больше не беспокоилась о том, что Илиос разгадает ее чувства.
Изобразив сверкающую деловую улыбку на лице, она непринужденно спросила Илиоса:
— Скажи, пожалуйста, интерьеры виллы Манос тоже скопированы с виллы Эмо,
И снова он задался вопросом: почему ни разу после их близости Лиззи не упомянула о том, что произошло? Ни взглядом, ни словом. Потому что она жалеет о случившемся? Потому что ее сексуальное желание, получив удовлетворение, исчезло без следа? И то и другое должно было бы обрадовать его, и все же у него оставалось ощущение неудовлетворенности. Ему казалось, что между ними остался нерешенный вопрос, и он хотел…
Чего он хотел? Снова завлечь ее в постель и повторить свой бездумный поступок? Увеличить шансы того, что она забеременеет? Сердце его бешено забилось в груди. Но это оттого, что Лиззи могла забеременеть. И больше причин так волноваться у него нет. Если только…
Илиос заставил себя сконцентрироваться на вопросе, который задала ему Лиззи.
— И да и нет, — ответил он. — Интерьер такой же и не такой — ты сама увидишь. Однако скажу, что дед мой в отделке интерьера использовал идеи Палладио, который считал, что главное в архитектуре — это уравновешенность и чувство гармонии. Внутренние помещения виллы представляют собой классический квадрат, поделенный на шесть комнат. Две стороны холла, например, представляют собой комнаты шестнадцать футов в ширину и двадцать семь футов в длину каждая. — Он помолчал, подозревая, что Лиззи пропускает его слова мимо ушей, но, взглянув на ее лицо, понял, что она внимательно слушает его.
— Он создал пропорции шесть к десяти, — согласилась она. — Идеальные числа в архитектуре Ренессанса. Я читала, что здания, построенные Палладио, — это застывшая музыка.
Илиос одобрительно кивнул:
— Греческие корни сильно притягивали моих предков. А что касается виллы Манос, то между двумя маленькими комнатами — теми, о которых я уже упоминал, выходящими на запад и восток, — находятся еще четыре комнаты, которые, вместе взятые, имеют все те же, любимые Палладио, геометрические пропорции. Тебе нравится этот архитектор?
— Я восхищаюсь им. Его невозможно не любить, если ты любишь классическую архитектуру. — Лиззи улыбнулась. — Когда мои родители умерли, я раздумывала над тем, не пойти ли мне учиться на архитектора. В итоге я выбрала другую профессию, но, работая дизайнером, не раз убеждалась, как важно разбираться в конструкции здания. Поэтому… Что с тобой? — спросила она, когда увидела, как помрачнело его лицо.
С большой неохотой Илиос произнес:
— Мой отец был архитектором, и ребенком я мечтал последовать по его стопам — строить современные здания, воспевая стиль Палладио, основываясь на его принципах. Конечно, у нас не было денег… Хунта установила такие огромные налоги и штрафы для тех, кто ей противостоял, что это в конце концов разорило отца. Мы стали нищими. Он наблюдал за тем, как вилла Манос разрушается, приходит в упадок, и не мог ничего поделать. Но и победа над хунтой оказалась для него пирровой победой. Когда
Илиос резко замолчал, не в силах понять, почему он ей это рассказал. О своем тяжелом детстве он не рассказывал никому, тем более женщине, с которой вместе спал.
Что в ней такого особенного, что заставило его так себя вести? Неужели она была другая — не такая, как все? Ему не надо придавать этому большого значения. Лиззи просто восхищалась творениями Палладио, его любимого архитектора, и это заставило его раскрыться перед ней, вот и все.
— Но отец, должно быть, тебя тоже любил. Ведь он оставил тебе виллу, — порывисто сказала Лиззи, инстинктивно желая облегчить его душевную боль. Кто бы мог оставаться бесчувственным в таких обстоятельствах?
— Нет, он ценил меня лишь за то, что я наследовал его гены, — резко ответил Илиос.
Сердце ее больно защемило. Может, в его детстве и скрывались причины того, почему он не хотел жениться, почему собирался вырастить своих детей без матери? Неужели его самодостаточность, уверенность в своих силах и недоверчивость к людям настолько ожесточили его сердце, что он не мог ни на кого положиться? Требовалась недюжинная сила духа, чтобы пережить такие события в детстве, которые пережил Илиос, и выйти из них несломленным. Не каждый ребенок смог бы вынести это.
Лиззи стало так жаль маленького мальчика Илиоса, что она захотела обнять его, прижать к себе и дать ему то счастливое детство, которое было у нее. Но мальчика этого, конечно, уже давно не было, и мужчина, в которого он превратился, наверное, лишь посмеялся бы над ее сентиментальными чувствами.
— Прошлое осталось позади. И оглядываться назад не имеет смысла, — коротко сказал ей Илиос. — Мы живем в настоящем, между прочим.
— Это правда, но иногда нам надо оглянуться назад, чтобы понять, кем мы стали сегодня.
— Это потворство своим слабостям, и оно ни к чему не приводит, — мрачно произнес Илиос. Взглянув на часы, он добавил: — Ты готова ехать?
Лиззи кивнула. Тема его детства была закрыта, и Лиззи подозревала, что Илиос к ней больше никогда не вернется.
Весна вступала в свои права, и на улице уже было теплее. По обочинам дороги распускались полевые цветы, подставляя солнцу свои лепестки, и Лиззи улыбалась, любуясь ими, когда Илиос вел машину на восток — в сторону полуострова, где стояла вилла Манос.
Они миновали знаменитую гору Афон, с ее монастырями и строгими правилами. Ни одна женщина не могла ступить туда, включая самок животных. Они остановились в маленькой таверне и позавтракали. Еда была простая — греческий салат и фрукты. Завтрак прошел в молчании. Впрочем, они хранили молчание с тех пор, как отправились в путь.
Если Илиос жалеет о том, что пригласил ее поехать с ним, тогда и она жалеет о том, что приняла его приглашение. Лиззи чувствовала себя отвергнутой и нежеланной. Ей казалось, что Илиос намеренно отгораживается от нее своим молчанием.