Искусство проклинать
Шрифт:
— Конечно, работа идёт. Я подготовила твой крест к вставке камня. А ты не хочешь, всё же, посмотреть? Почему? Отметил бы неточности, поправил. Можно даже по эскизам, если спешишь.
— Неточности — это не так важно. Главное — крест цел, ты его отремонтируешь. Остальное — уже детали.
— Ничего себе, неважно! Дан, ты соображаешь, что говоришь? Он — историческая ценность, этот крестик! Не говоря уже о его художественных достоинствах. Как же можно… Ну ты и сказал! Он хоть зарегистрирован где-нибудь как твоя собственность?
— Как
— Понятно. Вы его нигде не выставляли?
— Никогда. Это же сугубо интимная вещь, как душа… Это особый крест!
Ага, а мальчик-то, начинает волноваться! Интимная, так интимная. И хорошо, что нигде не светился, так спокойнее, по крайней мере — мне. Неприятностей не будет. Всё чисто и он не врёт. А волнуется, потому что я ему мораль прочитала. Или… почему?
— Скажи, Дан, ты знаешь старославянский?
— Язык? В совершенстве, конечно, нет. Читаю, разбираю, догадываюсь.
— Читаешь? Ну и молодец! Завидно даже… Ты, наверное, по церковной литературе учил? Скучновато…
— По духовной. Совсем не скучно, если знать о чём читаешь.
— Так ты истовый верующий? Самый что ни на есть?
— Истовые в монастырях поклоны бьют. Я — обыкновенный. А ты совсем неверующая, Тина?
— Я — сомневающаяся. Агностик, так это, кажется, называется. То верю, то обижаюсь. Но убеждённой атеисткой меня, в общем-то, тоже не назовёшь.
Дан смотрит на меня внимательно и долго, без улыбки. Ну и глаза! Где-то я уже видела такой взгляд. Как бы, не там же, в культовом искусстве. Если мальчик, всё-таки альфонс, его карьера будет блестящей и очень плодотворной.
— А что тебя интересует, Тина? Ну, из старославянского?
— Мне попалось слово… Знаешь, моё высшее образовательное хромает на обе ноги. Вот и старославянский тоже, кое-как.
— Ты учила старославянский? Где? Зачем?
Я делаю вид, что слегка задета его удивлением: Не учила. Только разбирала первоисточники, в которых упоминается ювелирное дело.
— Ясно. И какое слово тебе попалось?
— Хорс.
— Хорс? А где тебе могло попасться слово Хорс? Это имя?
— Слово, имя, название, какая разница… Может оно и не старославянское, но что-то такое мелькает в уме, а я никак не выловлю — начинаю выходить из себя я, старательно сохраняя неподвижно- благожелательное выражение лица.
— И что, в ювелирном деле есть слово Хорс?
Всё-таки, он меня достал! Надо же! Даже не думала, что так скоро на него разозлюсь. Обычно это я таких загадочных красавчиков довожу до тихой истерики. Далее следует: прости-прощай, любовь не получилась, не поминай лихом.
— Нет, я не уверена, что в ювелирном деле есть слово Хорс, — помедлив, подчёркнуто спокойно выговариваю я, старательно растягивая слова и выравнивая интонации. —
Я совсем добрая, спокойная и обходительная. Всё хорошо. Я ни на кого не злюсь. Мне уже за тридцать, я умная и сдержанная женщина, доброжелательно разговаривающая со своим клиентом.
Клиент моргает пушистыми ресницами, немного бледнеет, смотрит минуты две в моё приветливое лицо и соглашается.
Эскизы он посмотрел, похвалил, не нашёл никаких неточностей. Даже кое-что подправил в чертеже, очень умело и уверенно, а потом через Маринку пригласил меня вечером в «Поплавок». Иностранцы и там бывают. Но я искренне и с застенчивой лаской в голосе заявила юной прожигательнице жизни, что накануне критических дней чувствую себя усталой, угнетённой и вспыльчивой. И отправилась домой в сопровождении кожаных мальчиков, не дожидаясь, когда «минутка» Дана подойдёт к концу.
В выходные я вообще никуда не выходила. Сидела дома и работала, а в перерывах спала. «Прогуливалась» в райке — на собственной лестничной площадке между первым и вторым этажом. От общего с конторой Семенова подъезда меня отделяет дверь на первом этаже, поэтому площадка на повороте лестницы тоже моя. Выходящий на неё чёрный ход надёжно заложен засовом, тамбур переоборудован в чулан, а перед окном-эркером ещё места на целую комнату. У меня здесь уже трёхлетний зимний сад с лианами, пальмами, цветочными ящиками и набором садовой мебели из белого пластика.
Кормила меня Галия. Она домработница сразу у трёх хозяев в губернаторском и уборщица у «Семенова». Муж Галии православный армянин, она азербайджанка и семье с четырьмя детьми пришлось несладко в Баку во время религиозных распрей. Они попали между двух огней и натерпелись лиха, пока не перебрались в Россию, потеряв работу, дом с садом-кормильцем, родных, друзей и здоровье.
Сако теперь инвалид, но, слава Богу, хороший сапожник-надомник. Галия долго искала работу. Мне было плевать на разницу вероисповеданий, и я её наняла делать уборку, помогать в хозяйственных хлопотах и стирке белья. По моему примеру её взял младший Семенов, у него квартира во втором подъезде, а потом и Васо.
Галия неглупая и скромная женщина, очень порядочная и аккуратная и на этом держатся наши служебно-экономические отношения, но ещё мы с ней дружим. Она работает на меня два дня в неделю по три часа, а в выходные приходит поболтать и что-нибудь готовит, если я хандрю. Я частенько подкидываю одежду для её старшей, Нины, и снабжаю мелочью пацанов. Бывает, отдаю что-нибудь из мебели, стиральную машину после покупки «Индезита», палас, шторы… Галия не считает это подачками, потому что знает, как я к ней отношусь и всё время старается «отблагодарить».