Искусство проклинать
Шрифт:
Она округлила миндалевидные тёпло-серые глаза и попыталась погладить меня по плечу: Ну как же он может, Тиночка! Он же не может драться с девочкой! Это нечестно, неправильно и непорядочно! Жестоко!
Она хотела, чтобы я пришла к ним в гости. Это убийственное предложение я отклонила в духе и выражениях родного детдома, а Олега поклялась про себя излупить до посинения. Через день я воткнула ему в бедро остриё циркуля прямо на уроке геометрии, и за решение моей судьбы, в очередной раз, взялся педсовет.
Меня хотели исключить из школы, но, по ходатайству
Когда Олег узнал, что после каникул, я уеду в интернат, мы с ним снова встретились. Я тогда лежала в нашем изоляторе, со свеженьким гипсом на ноге. Не понимаю, как он допросился, но его пропустили. Я глазела в окно, чтобы не зацикливаться на боли и успела пересчитать всех пролетающих под карнизом ласточек, когда услышала его голос и оглянулась.
— Тина, ты уезжаешь. Я пришёл проститься…. Не мог не прийти…
Самый красивый мальчик в школе, на которого оглядывались даже старшеклассницы, стоял передо мною с пакетом, распространявшим упоительный запах апельсинов, а я сидела, дура — дурой, в дребезжащей железной кровати с проржавевшей от хлорных обработок спинкой, среди проштампованных застиранных простыней, в латаной хлопчатобумажной ночнушке с нелепыми завязками у ворота, с костылями и горшком возле стены.
— Почему мы враги, Тина? Я никак не могу этого понять…. Не понимаю, за что можно ненавидеть того, кто тебя любит. Ведь я тебя люблю. И всегда любил….
Я завизжала и бросила в него стакан с тумбочки. Прямо в гладкий загорелый лоб, поперёк которого разошлась кожа, заливая кровью серые глаза с пушистыми девчоночьими ресницами.
Больше я его не видела, никогда….
Я поднимаю глаза на Дана. Похож он на Зотова? Волосы и глаза ярче, лицо более строгого рисунка. И что-то общее, неуловимое, всё же есть. Ну, мальчик, ну загадка века!
Он ловит мой взгляд, сдержанно улыбается.
— Устали, Тина?
Устала, красавец ты мой, устала. На сто лет вперёд устала! И не хочу этого скрывать, как ты. Усталость приличнее любопытства. Или, что ты там ещё вызываешь: нездоровый интерес и праздную зависть. Тоску….
— Да, есть такой грех. Целый день в хлопотах, пора бы и отдохнуть. Фить — фирю.
Мы отвезли Маринку домой, и сдали на руки папе с мамой. Дан им, конечно, сразу понравился, и Нина Сергеевна стала приглашать нас к чаю. Я начала отнекиваться, ссылаясь на усталость после рабочего дня, Дан меня поддержал. Назад ехали медленно, подчиняясь общему ритму автопотока. С неба посыпалась мокрая снежная гадость, залепляющая стёкла. Вереница машин впереди гудела, мигала фарами, передвигаясь рывками от перекрёстка к перекрёстку.
— Ещё не втянулись…..
–
— Нервы остались на войне — чуть улыбнувшись, ответил он: Туда им и дорога, старым да истрёпанным! А новые, пока подрастают, с Божьей помощью.
— Вы что, верующий? Потому и в бой с крестом ходили? Не очень подходящая вещь для битв, надо заметить. Слишком дорогая для того, чтобы случайно потерять.
— Это наследственный крест, такие не теряются. Я его не снимаю.
Я повернулась и взглянула более внимательно. Он говорил серьезно, без обмана, и мне поверилось, что он, в самом деле, верующий, а крест у него наследственный, всегда носимый, и вообще — с парнем всё в порядке, — не в порядке что- то со мной.
— Никогда не снимаете?
— Обычно никогда….
— Откуда он? В самом деле, наследственный?
— Передаётся в семье из поколения в поколение. Теперь, вот, у меня. Он меня спас. Отклонил осколок.
— Ранение было тяжёлое? — я тут же мысленно отругала себя за такой вопрос. Даже не за то, что он был, возможно, бестактным, а скорее за то, что он был слишком личным, сближающим нас как собеседников. Если он заметил и мою оплошность, и следующую за ней заминку, то и виду не подал. Продолжал так же спокойно и ровно.
— Безнадёжное. Никому даже в голову не пришло, что я могу выжить. Меня и прооперировали — то, откровенно говоря, для очистки совести. Выдалась у хирурга свободная минутка, он меня и залатал, в условиях, неблагоприятных для такой сложной операции. И ждать было нельзя, и не ждать — страшно, как он потом сказал. А я, вдруг, взял, да и выжил.
— Значит, чьими — то молитвами.
— Бабкиными…. Она меня и отмолила, и заранее подготовила. Пришила мне душу.
— Как это «пришила душу»? Нитками, что — ли? Интересное выражение «пришила душу»….
Мы переговариваемся неторопливо, расслабленно, и этот тон удачно сочетается с моим настроением. Я действительно слишком вымотана и его приглушённый хрипловатый голос, лишённый рисовки и драматических оттенков, действует на меня умиротворяющее. Я начинаю «оттаивать». Путь не кажется длинным, а общение — натянутым. Я уже много лет не чувствовала себя так спокойно с почти незнакомым человеком. Мне тепло и, кажется, даже уютно.
Странно, что поначалу он меня так раздражал. Или, нет, не раздражал, — настораживал. Обычный разговор, без всяких взглядов, намёков, загадок и сомнений….
— Молитвами, заговорами. В травах купала, чудила надо мной….
– он усмехается, качает головой, не отрывая взгляда от дороги. — И не разберёшь сразу, колдунья или поповна.
— А она поповна? — новый поворот разговора и мне кажется необычным и немного забавным. — Что, правда, поповна?
— Да….
– он медлит, но всё же скашивает на меня взгляд — Она поповна. И попова внучка, и попова мать. Правда, она теперь одна осталась…
— Вот как! Значит, Вы — сын священника…. А почему же в армию пошли?