Искусство соблазна

Айвори Джудит

Эмма потягивала чай, внимательно следя за собственной мимикой. «Жаба». Бедная женщина!

Лео продолжал рассказ, посвящая ее в омерзительные подробности семейной жизни своего брата и, соответственно, Стюарта. Он говорил о тех страданиях, через которые ему самому пришлось пройти. Из его рассказа выходило, что с момента рождения Стюарта, а следовательно, уже тридцать лет Леонард не мог смириться с несправедливостью того факта, что титул и деньги достанутся не ему, хотя если кто всего этого и заслуживает, то исключительно он, Леонард.

Эмма

предоставила Леонарду отдавать дань выпечке, а сама, рассеянно теребя мочку уха, пыталась понять, чего Леонард хочет добиться своими откровениями.

Но вот он многозначительно ей улыбнулся, подмигнул, и Эмма поняла, что дядя Леонард с ней заигрывает. Как... мило? Как... абсурдно? Неужели есть женщина, которая была бы польщена вниманием мужчины, столь отвратительно самоуверенного и мерзкого?

Эмма улыбнулась ему в ответ. Она тоже решила с ним позаигрывать. Она как бы случайно задела костяшкой пальца очень симпатичную серьгу с фальшивым жемчугом.

— О Боже! — сказала она и посмотрела на свою ладонь. Розоватая «жемчужина» была у нее на ладони. — Еще один поход к ювелиру. — Она улыбнулась Леонарду. — Я так люблю красивые серьги. Такая жалость.

— Жемчуг? — поинтересовался он, заглядывая в ее ладонь.

— О, не важно. — Она сжала кулак до того, как он сумел бы рассмотреть камень получше. Она не знала, насколько хорошо он разбирается в жемчуге. Эмма положила жемчужину в карман, а затем, повернув голову так, чтобы снять серьги, добавила: — Симпатичные. Я недавно присмотрела себе интересные серьги с подвесками в ювелирном «Гаррардс». —

Она кокетливо засмеялась, опуская сережки в ридикюль. — Наверное, во мне течет цыганская кровь.

Лицо Леонарда ничего не выражало. «Серьги, Леонард. Где те серьги, что ты украл у матери Стюарта? И зачем ты их украл? Что ты с ними будешь делать?»

Но тут сообразительный дядюшка Стюарта наклонился и похлопал ее по руке. Он улыбнулся многозначительно.

— Серьги, — констатировал он.

Она кивнула. Ее слегка затошнило при мысли о том, что, собственно, он намерен у нее выторговать за пару сережек.

Он приподнял бровь — тот же жест, что у Стюарта. Если бы ему еще и остроумие племянника...

— Очень скоро у меня будет достаточно денег, чтобы покупать много симпатичных вещиц для дамы, которая мне нравится. — Леонард вздохнул и развел руками. — Но пока я...

«Да, Леонард. Это хорошая мысль. Тебе не приходит в голову найти то же применение для серег, которые у тебя уже есть? Зачем они тебе? Ты надеваешь их, когда танцуешь сам с собой?»

Глухая стена. Все, что он сказал, было:

— Так что видите, Стюарт, возможно, выглядит как джентльмен, но на самом деле он им не является. Я просто хотел, чтобы вы это знали. Конечно, — Леонард деликатно покашлял, — он не жил в Англии достаточно долго, чтобы приобрести привычки английского джентльмена. Он вообще не может подолгу где-либо задерживаться. Ни в каком-то одном городе, ни в стране.

Даже на одном континенте. Он весь в отца. — Леонард с философской задумчивостью покачал головой. — Хотя сын не может, по сути, убежать от отца. Я имею в виду — в жилах сына течет отцовская кровь.

Эмма подумала о том, что эта мысль постоянно держала в страхе самого Стюарта.

— В этой связи я хотел бы сказать, что он жил в Турции среди язычников какое-то время. — Леонард понизил голос. — Не знаю, следует ли мне называть его аморальным, или... — Леонард усмехнулся со снисходительной брезгливостью, — или то была просто подростковая выходка. Но он отправился туда, чтобы завести гарем.

Эмма заморгала и подалась вперед. Не может быть! Она ослышалась.

Леонард от души рассмеялся, увидев в ее глазах искреннее удивление.

— Гарем, — повторил он. — Мой племянник держал в Стамбуле гарем. Несколько лет. Женщин шесть или семь. Ну как вам это?

Эмма не знала, что на это сказать. Половина вполне респектабельных английских джентльменов, с которыми она была знакома, считали в глубине души, что гарем — это то, что им надо. Единственное, что разочаровывало, и не на шутку, — что и Стюарт был из их числа. Между тем Леонард продолжал:

— Он и сам ведет себя как язычник. Честно говоря, — Леонард наклонился к ней, словно желая лишний раз уверить ее в своей искренности, — я за него переживаю. Уверен, что он умственно вполне здоров, и все же... — Леонард сделал паузу, как показалось Эмме, для пущего драматического эффекта. — Он странный, согласитесь.

Да, он был необычным. И ей это нравилось. Эмма выстрадала еще десять минут в компании с этим напыщенным, с выраженными нарциссическими наклонностями человеком. Давно ей не приходилось так страдать ради дела. Наконец она не выдержала и, поднявшись, сказала:

— Ну что же, благодарю вас, Леонард. Могу я вас так называть?

— Лео.

— Лео. Замечательно. — Она запахнула шаль. — Я должна возвращаться к работе.

— О да. Работа, работа и еще раз работа. Вы такая занятая женщина. И такая миниатюрная. Мне нравится в вас и то и другое. Я восхищаюсь вами, искренне, леди Хартли.

Эмма вымучила улыбку.

— Дорогая, — сообщил ей Лео, — я считаю себя в ответе за ваше благополучие и очень серьезно за вас беспокоюсь. И еще я беспокоюсь, что Стюарт может запросто сказать что-то не то не тем людям. Он, например, вскользь упомянул о том, что может обсудить наше предприятие в клубе, где собираются члены парламента. — И вдруг таким тоном, словно сообщал что-то совершенно необыкновенное, сказал: — Вы знаете, он на самом деле ходит на заседания палаты лордов. Регулярно. Он заводит там связи. По политическим мотивам. — При этом ясно было, что Леонард считает политику весьма грязной игрой. И Стюарта весьма грязным игроком. — Почему я об этом говорю? Стоит довериться не тому человеку — и делу нашему будет причинен невосполнимый ущерб.