Ислам от монаха Багиры
Шрифт:
— Уважаемый лейтенант, — обратился Абдулла к одному из них.
— Лейтенант Бирюков, — приложив руку к фуражке, представился милиционер.
— Я запомнил номер машины, на которой приехали убийцы, — прокашлявшись, сообщил Абдулла.
— Да, я Вас слушаю, — лейтенант поспешно вытащил рацию.
— Вы были свидетелем убийства? — спросил лейтенант, продиктовав номер "Волги" коллегам.
— Нет, — неуверенно ответил Абдулла.
— Что Вы еще видели? — продолжал опрос лейтенант.
Абдулле не хотелось втягивать себя в неприятный процесс дачи свидетельских показаний. Все, что
— Я видел, как они выбегали из вокзала и сели в машину, — сказал Абдулла.
— И все? — с подозрительным недоверием спросил лейтенант.
— Да, — после небольшой паузы ответил Абдулла. — Я могу идти?
Лейтенант пощекотал Абдуллу своим неприятным взглядом и с большой неохотою ответил: "Да". Ничего, хватит ему других свидетелей. Вон, с каким усердием пробивается к нему полная старушка в очках. Наверняка, она все видела, все слышала и всех запомнила, несмотря на врожденную глухоту и зрение "минус 10".
— Позвольте, позвольте, — сигналила старушка, пробиваясь к лейтенанту. — Уважаемый милиционер, он лжет. Я видела, как он разговаривал с теми двумя, которые потом застрелили вот этих, — старуха указала пальцем с длинным грязным ногтем на лежавших арабов.
Абдулла, уже собравшийся уходить, в оцепенении прилип к полу.
— Что Вы такое говорите? — сбиваясь, выговорил он, широкими глазами глядя на старуху.
Бдительный лейтенант насторожился и на всякий случай сделал предупредительный шаг в сторону Абдуллы.
— Может быть, Вы еще скажете, что не пролезли передо мной без очереди в билетную кассу, в которой до этого покупали билеты покойные, — голос принадлежал притаившемуся справа от Абдуллы старичку. Это был тот самый старичок, который стоял с мальчиком в очереди за билетом. — Секретный разговор у него был. Если не верите, — обратился он к лейтенанту, — спросите кассиршу в кассе номер пять. Я думаю, они все за одно. Это одна банда!..
Пока Абдулла краснел и пыхтел, пытаясь что-то придумать в свое оправдание, лицо лейтенанта каменело и желтело на глазах. Абдулле показалось, что Бирюков стал шире в плечах и выше ростом.
— Попрошу Вас пройти вместе с сержантом, — приказал, наконец, Бирюков и без всяких сантиментов взял Абдуллу за плечо.
— Послушайте, — начал было Абдулла.
— Пройдемте, уважаемый, — монотонно протянул подоспевший сержант, поигрывая резиновой дубинкой.
— Уважаемый милиционер, это недоразумение, — настаивал Абдулла. — Я Вам сейчас все объясню.
— Потом будете объяснять, уважаемый, — продолжал гнусавить сержант, как бы невзначай повертев перед носом Абдуллы своим ultima ratio [16] .
Абдулла хотел достать свое судейское удостоверение, но потом, словно спохватившись, засунул руки в карманы и молча последовал за гнусавым сержантом.
Первое дело Абдуллы
По
16
Ultima ratio — последний довод (лат.).
— Ну вот, кажется, и все, — с тоскою подумал Абдулла, изучая свое временное пристанище. Маленькая бесформенная комнатка без окон при привокзальном отделении милиции напомнила Абдулле безгрешные студенческие годы. У него в общежитии была точь-в-точь такая же каморка, где с трудом располагались две кровати, холодильник и письменный стол — один на двоих. Правда, в отличие от этого "обезьянника", там было окно, которое постоянно держали открытым, чтобы не задохнуться: в общаге не работала вентиляция.
В те годы Абдулла практически ничего не знал об исламе и был, в сущности, обыкновенным студентом — не хуже, и не лучше своих многочисленных беззаботных сверстников. Ислам представлялся ему экзотическим учением, не имевшим к нему лично никакого отношения, а потому — недостойным сколько-нибудь серьезного внимания.
Так Абдулла прожил пять лет, старательно постигая многоликие правовые нормы, занимаясь спортом и выступая, время от времени, в университетском церковном хоре. Абдулла никогда не был атеистом. Слишком обреченным оказался бы этот мир, если бы в нем не наблюдалось хотя бы намека на возможность существования Бога.
Продолжая надеяться или, лучше сказать, учитывать незримое присутствие Господа, Абдулла относился к Божественным заповедям как к рекомендациям, своего рода правилам хорошего тона для тех, кто хочет, чтобы о них хорошо думали на этом свете и, возможно, на том. Юридическая закваска Абдуллы не позволяла ему считать Законом то, что по определению не имеет силы Закона, — мораль.
Мораль человека — слишком зыбкий и опасный фундамент для построения Божественного здания, считал Абдулла. Закон и только закон способствует единому пониманию Господних заповедей и не позволяет отдать их на откуп эмоциям, чувствам и прочим человеческим слабостям.
Задача Бога — даровать людям вечное и непреложное законодательство, а уж исполнять его или нет — их дело. Зато потом, — на том свете, — они уже не смогут возразить, что слаб, дескать, человек и не уразумел смысла Божеских слов. Сразу станет ясно, кто что нарушил и за что должен нести ответ. А потом или пожалуйте-с в Ад-с, то есть налево, или в Рай-с, то бишь, направо. То, что Ад налево, а Рай непременно направо, Абдулла не сомневался.
Часами раздумывая над проблемой Божественного Закона, Абдулла, возможно, так никогда и не выкарабкался бы из бесконечного круга умозрительных и бесплодных рассуждений, если бы не столкнулся с одним любопытным делом.