Исламское государство. Армия террора

Вайс Майкл

«Лива Дауд», одно из самых мощных подразделений отряда «Исламского фронта», известного под названием «Сукур аш-Шам» («Соколы Леванта»), столкнулось в июле 2014 г. с тем, что около 1000 его бойцов перешли на сторону ИГИЛ¹⁶.

По мере того как все больше бойцов «Исламского фронта» и «Ан-Нусры» уходили в ИГИЛ, эта структура все шире распространялась и в Сирии, и в Ираке¹⁷.

Выиграла ИГИЛ и от отсутствия сирийского джихадистского дискурса, поскольку ее влияние росло по мере усиления проявлений насилия в этой разоренной войной стране. К августу 2014 г. потери среди населения Сирии составили около 200000 человек¹⁸. Обосновавшиеся там исламисты, в особенности

«Братья-мусульмане», категорически отказывались открыто примыкать к джихадизму и вместо этого представляли себя частью основного продемократического движения, несмотря на то что финансово и политически поддерживали мятежные исламистские группировки. Даже «Ан-Нусра» в какой-то степени позиционировала себя как чисто «националистическое» движение без международных амбиций. Такое лицемерие привело к тому, что ИГИЛ со своими планами покорения мира фактически монополизировала салафито-джихадистскую повестку дня.

ПОЛИТИКАНЫ

Чем дальше продвигалась ИГИЛ в реализации своих планов по захвату территорий, тем меньшую роль в привлечении людей в эту организацию играла религия. Значительную часть ее рядовых бойцов — тех, кто образует основу «Исламского государства» — составляют люди, которые, по их словам, привержены ей как политическому проекту.

Для людей этой категории ИГИЛ — единственная возможность «отыграться», доступная мусульманам-суннитам, на долю которых в прошедшее десятилетие выпало немало невзгод: во-первых, смещение с властных позиций в Ираке и, во-вторых, притеснения, которые сунниты вынуждены терпеть сейчас в этой стране и которые, по мнению многих, являются самым настоящим геноцидом. Они воспринимают войну, идущую на Ближнем Востоке, как борьбу между суннитами и возглавляемой Ираном коалицией и находят оправдание чрезмерной жестокости ИГИЛ, видя в ней необходимый инструмент создания противовеса и сдерживания шиитской гегемонии. Среди этих людей часто встречаются высокообразованные.

В качестве примера можно привести Салеха аль-Авада, юриста из Джараблуса, мухафаза Эль-Хасака, который был жестким критиком ИГИЛ, пока не осознал, что «Исламское государство» — единственная сила, противостоящая курдской экспансии в его регионе. Салех принимал участие в мирных протестах против Асада и был сторонником демократических преобразований в Сирии. «Мы устали, каждый день они (ИГИЛ) обезглавливают по четыре-пять человек в нашем городе», — говорил он нам до того, как обратился в иную веру. А произошло это через несколько месяцев, когда ИГИЛ приступила к осаде Кобани — вот тогда, по словам Салеха, он и примкнул к головорезам.

Многие арабы, живущие в Эль-Хасаке, разделяют его взгляды. Один влиятельный житель этой провинции сказал, что, если завтра войска «Исламского государства» войдут туда, «тысячи» присоединятся к нему сразу же, опасаясь того, что может ожидать их под властью курдов.

Похожая ситуация сложилась в местах со смешанным населением вблизи Багдада, таких как Бакуба, а также в Хомсе и Хаме, где на политическую ориентацию людей влияет межконфессиональная напряженность.

С десяток вступивших в ИГИЛ арабов из категории «политиков», которых можно считать вполне светскими людьми или даже агностиками (многие признавались нам, что не молятся и не посещают мечеть), в разговоре выразили категорическое несогласие с тем, что ИГИЛ якобы совершает зверства. Они видят в «Исламском государстве» единственную вооруженную группировку, способную бороться с «антисуннитскими» режимами и ополченцами в Сирии, Ираке и других странах. Оправдываясь, Салех сказал нам, что насилие всегда было частью исламской истории и предшествовало образованию сильных исламских империй, в том числе халифатов Омейядов, Аббасидов и второго Омейядского халифата, который находился на территории современной Испании.

Обиду и чувство несправедливости происходящего испытывают многие сунниты, считающие, что на них нападают со всех сторон. Для этого самоощущения

в арабском языке есть особое название: мадхлумийя. Исторически это понятие связано с шиитами, для которых страдание является неотъемлемой частью религиозного сознания. Парадоксально, но даже там, где суннитское население составляет большинство, оно ведет себя как беззащитное меньшинство. А шииты, живущие в тех же регионах, напротив, действуют более решительно, уверены в себе и лучше организованы, что, без сомнения, является следствием иранской пропаганды и существования ополчения, создаваемого силами «Эль-Кудс» Касема Сулеймани. Шиитские ополченцы пересекают ради участия в священной войне межгосударственные границы так же, как это делают их противники-сунниты.

Сунниты чувствуют себя притесняемыми — Асадом, Хаменеи, а с недавних пор и аль-Малики — и не имеющими сколько-нибудь надежных или заслуживающих доверия политических представителей. Их религиозные и политические объединения воспринимаются как слабые, дискредитировавшие себя или предпочитающие отмалчиваться. Число арабских стран Персидского залива, в которых либо проживает суннитское большинство, либо у власти находится суннитское правительство, сократилось настолько, что им пришлось просить помощи у США.

ИГИЛ играет на этом ощущении уязвимости и недовольстве, испытываемом суннитами. Как аз-Заркави мог нападать на корпус «Бадр» в 2004 г., так и аль-Багдади ссылается на зверства в отношении суннитов, совершаемые Силами национальной обороны, «Асаиб Ахль аль-Хакк», ливанской «Хезболлой», «Катаиб Хезболлой» и, конечно, все тем же корпусом «Бадр» в Сирии и /или Ираке, как на подтверждение того, что суннитам не на что надеяться, кроме как на халифат.

ПРАГМАТИКИ

В областях, полностью подконтрольных ИГИЛ, ее поддерживают прагматики, поскольку она эффективна с точки зрения управления и обеспечения жизнедеятельности: в частности, поставок продовольствия (хотя такая ситуация, возможно, скоро изменится)¹⁹. ИГИЛ создала видимость порядка на «управляемых» территориях, и альтернативы — власть режима Асада, правительства Ирака или ополченцев — представляются местным жителям худшим вариантом. Те, кто устал от многолетней гражданской войны, ради возможности жить без преступности и беззакония готовы терпеть драконовские правила, устанавливаемые ИГИЛ. Некоторые из представителей этой категории дистанцируются от ИГИЛ, чтобы избежать неприятностей, а другие ищут места, где ИГИЛ, по слухам, воздерживается от злодеяний, чтобы перебраться туда.

Абу Джасим, священнослужитель, примкнувший к ИГИЛ после того, как летом 2014 г. «Исламское государство» захватило его дом в восточной Сирии, сказал, что он старается осмотрительно избегать подробностей того, что сделала или не сделала ИГИЛ. «Я видел, что они оставляют людей в покое, если никто не вмешивается в их дела, — сказал нам Абу Джасим. — Я занимаюсь лишь тем, что учу людей их религии, и надеюсь, что Бог наградит меня за это».

ОППОРТУНИСТЫ

Среди приверженцев ИГИЛ есть и такие, кто оказался там из-за личных амбиций. Эти оппортунисты служат, как правило, рядовыми или младшими командирами. Они вступают в ИГИЛ, чтобы ослабить или развалить соперничающую группировку, продвинуться вверх по иерархической лестнице доминирующей на данный момент военной и политической силы либо для того чтобы избежать наказания со стороны «Исламского государства» за прошлые преступления, совершенные против этой организации.

Саддам ад-Джамаль, например, был одним из самых известных командиров ССА в восточной Сирии. После того как одно его взбунтовавшееся подразделение — бригада «Аллаху Акбар» — была разбита «Аль-Нусрой» и при этом погибли два его брата, ад-Джамаль принес клятву верности ИГИЛ. То, что он имел репутацию наркодилера, по всей вероятности, роли не играло²⁰.