Испания для королей
Шрифт:
Ударив себя в грудь, Торквемада закричал:
– Пресвятая Матерь Божья, не дай рабу Твоему навсегда погрязнуть во грехе!
Ему следовало назначить себе какое-нибудь наказание. Однако годы самоистязаний сделали его бесчувственным к тому, отчего страдало его тело – как же он должен был поступить в этой ситуации? К тому же у него все еще были кое-какие сомнения в целесообразности новой эпитимьи.
– Ведь монастырь-то будет возведен во славу Божью, – успокоившись, пробормотал он. – Такой ли уж это грех – построить здание, в котором люди будут
Ответ напрашивался сам собой.
– Грех – поддаваться земным влечениям. Грешно получать удовольствие. И ты, Томас Торквемада, не устоял перед этим пороком. Ты строил статуи, ваял каменных идолов – и они нравились тебе, манили к бумаге, как распутные женщины влекут к себе иных мужчин.
Торквемада протянул руки к распятию.
– Пресвятая Богоматерь, наставь меня на путь истинный! – страстно взмолился он. – Укажи, чем мне искупить свой грех! Следует ли мне отказаться от строительства новой обители? Но ведь она будет возведена во славу Божью! Такой ли уж это грех – построить еще один дом Господень на этой грешной земле?
Он решил три недели не наведываться в Авилу, не брать в руки ни чертежей, ни чертежных инструментов. Если его спросят, чем ему не угодила эта обитель, он ответит: «У меня слишком много дел в монастыре Санта-Круз. А кроме того, христианство еще не восторжествовало в Кастилии, и я должен приложить все силы к тому, чтобы вернуть заблудших в лоно католической церкви».
Торквемада поднялся на ноги. Он уже знал, какую эпитимью назначить себе. На ближайшие три недели он выкинет из головы все мысли о своем прекрасном монастыре, будет жить только на хлебе и воде. И больше времени будет уделять молитвам.
Выйдя из кельи, он увидел нескольких монахов, стоявших за дверью. Один из них поклонился и сказал, что в Санта-Круз прибыли двое доминиканцев из Севильи, желающих поговорить со святейшим приором Томасом Торквемадой.
Торквемада принял посетителей в келье, обставленной деревянным столом и тремя грубо сколоченными стульями. На стене, как и во всех помещениях монастыря, висело распятие.
– Добро пожаловать в Санта-Круз, братья мои, – поздоровавшись, сказал Торквемада.
– Святейший приор, со мной вы уже знакомы, – торжественно произнес один из приезжих. – Я Алонсо де Охеда, настоятель монастыря святого Павла. Разрешите вам представить брата Диего де Мерло. Он тоже состоит в доминиканском монашеском ордене.
– Добро пожаловать, добро пожаловать, – повторил Торквемада.
– Нас тревожат события, происходящие в Севилье, святейший приор. Зная о вашем влиянии на королеву, мы решили обратиться к вам за советом и помощью.
– Буду рад сделать все, что в моих силах, – последовал ответ.
– В Севилье творятся величайшие злодеяния, – сказал Охеда.
– Какие именно, братья мои?
– Злодеяния, имеющие целью уничтожение святой католической церкви. Я говорю о том, что творят иудеи, святейший приор.
Торквемада сначала
– Эти иудеи, они повсюду! – не сдержавшись, воскликнул Диего де Мерло. – Они заполонили Севилью, Кордову… да и каждый город Кастилии. И денег у них больше, чем у всех остальных подданных нашей королевы. Жиды, одно слово! И при этом притворяются добрыми христианами – вот почему их прозвали «конверсос», то есть отступники. Но, выдавая себя за истинных католиков, они на самом деле справляют свои гнусные ритуалы – разумеется, по ночам, когда их никто не видит.
Торквемада вновь побледнел – еще больше, чем прежде – и сжал кулаки с такой силой, что хрустнули суставы пальцев. На лице появилось выражение свирепой, фанатичной ярости.
Заговорил Охедо – торопливо, глотая окончания слов.
– А ведь несколько лет назад Алонсо де Спина предостерегал нас! Они обосновались среди нас, поселились рядом с нашими монастырями – чтобы насмехаться над нашими святынями, конечно же. Тайком от людских глаз они оскверняют все, что дорого каждому честному католику. Но если бы только этим ограничивались их злодеяния! Когда нас нет рядом, они вершат свои чудовищные обряды, плюют на наши иконы. Вы помните, что о них писал де Спина?
– Как не помнить, – сквозь зубы процедил Торквемада. – Конечно, помню.
Однако Охеда продолжал, точно не расслышал его слов:
– Он готовят пищу на масле, вот почему от них так разит жареным. Ведь известно, что они едят скоромные блюда. Еврея всегда отличишь по запаху – от него исходит зловоние. Можем ли мы мириться с тем, что среди нас живут такие люди? Только если они отрекутся от своей гнусной религии! Только если очистятся, всей душой приняв христианство. Но как мы им поверим? Ведь они все равно обманут нас!
– Бессовестные лгуны – вот кто они такие, – поддержал Диего де Мерло.
– Да еще и убийцы, безжалостные душегубы, – добавил Охеда. – Они не только отравляют колодцы, из которых мы пьем воду, – попирая основы нашей чистой религии, они по-прежнему совершают самые чудовищные, самые ужасные преступления. И их злодеяниям нет числа, это я говорю вам. Совсем недавно из одного дома пропал ребенок – очаровательный, прелестный мальчуган. Так вот, его тело нашли в пещере, неподалеку от того места, где иудеи собираются на свои ночные сходки. Его распяли, вырезали сердце, а потом расчленили.
– Неслыханное зверство, – угрюмо заметил Торквемада.
– Всего лишь одно из их бесчисленных изуверств. И никто не желает положить конец этим бесчинствам.
– Необходимо принять какие-то меры, – сказал Диего де Мерло.
– И как можно скорее, – кивнул Торквемада.
– Нужно учредить трибунал, способный покончить с этими еретиками! – воскликнул Охеда.
– Инквизиция – вот что решит наши проблемы, – сказал Торквемада. – Но не та, что была у нас раньше, а новая – дееспособная организация, наделенная высочайшими полномочиями в борьбе с ересью.