Испанский смычок
Шрифт:
— Что же было дальше?
Я перевел дыхание и пошуршал листками. Я не зачитывал отрывков, но водил пальцем по строчкам — это придавало мне уверенности.
— Так что же? — повторил Вильгельм.
— Дальше я ничего не написал, я же вам говорил.
Он был терпеливым человеком. Особенно если учесть, как долго я водил его за нос. Я узнал о его существовании в 1957 году, когда он начал работать над биографией Аль-Серраса. Но лишь пять лет спустя, когда вышла его книга под названием «Пропавший вундеркинд», я оценил его талант. Биографические
И вот Вильгельм стоял передо мной, нетерпеливо комкая полы синего пиджака.
— Не волнуйтесь, — сказал он. — Не беспокойтесь о последовательности. Просто расскажите мне, что случилось в Андае.
— Все пошло не так, — как можно спокойнее ответил я. — Эта затея Аль-Серраса оказалась не такой удачной, как предыдущие. Например, как идея запасти бензин в бутылях…
Он ждал.
— Вильгельм, я сделал нечто ужасное.
Я замолчал. Он сел на стул, опершись локтями о колени. Отвороты брюк задрались, открывая взору поношенные мокасины, совсем не сочетавшиеся с черными шелковыми носками. В его манере одеваться было что-то от человека богемы, вынужденного мириться с навязанными обществом условностями. Он весь обратился в слух.
— Я не доверяю своим воспоминаниям, — сказал я.
— Рассказывайте.
— Я не доверяю словам. Как можно доверять словам, когда ничего не стоит извратить их смысл? Вот вам пример. Мое имя. Мать хотела назвать меня Фелис. По-испански это означает «счастливый»…
— Я знаю, что оно означает по-испански, — перебил он меня. — Затем сборщик налогов, ваш брат, ваша тетя — оно было изменено на Фелю — ваша сестра в подвале, ваша мама, спускающаяся по лестнице. Эту историю я уже знаю.
Я откинулся назад и прижал рукопись к груди, прикрыв локтем обратную сторону последней страницы.
— Извините, Вильгельм.
— Если вы так чувствительны к именам, — громко сказал он, — перестаньте называть меня именем, которым я не пользуюсь. В моих водительских правах написано «Уильям». Друзья зовут меня Уил.
— Виноват. Извините.
— Ваше детство, ваша ранняя карьера — я слушал об этом часами. Но это был не просто профессиональный интерес. Если вы вините себя в том, что с ней случилось, то расскажите мне, как было дело. Если вы намекаете, что вы убили Аль-Серраса или донесли на него куда следует, то скажите об этом прямо. Вы же не скрывали, что он разрушил вашу жизнь.
— Да, он разрушилмою жизнь. Но с моей собственной помощью.
Он пересек комнату, наполнил наши бокалы и быстро вернулся обратно, не обращая внимания на цепочку капель, протянувшуюся
— Так вот, значит, каким способом вы раздобываете свои истории? — подколол его я. — Вытрясаете их из людей силой?
— Конечно нет.
Какое-то время мы молча тянули ром. Затем я снова заговорил:
— Вы верите своей книге. Я понимаю, что вами движет любопытство. Но моя роль во всей этой истории была слишком ничтожна.
— А разве я про вас писал? Я просто сказал, что у него были враги среди музыкантов и артистов.
— Он умер не тогда. На следующий год он работал над завершением одноактного «Дон Кихота»…
— Партитура найдена после войны и опубликована посмертно. По ней была поставлена опера, получившая плохую критику. Лишнее доказательство того, что даже умерший композитор не всегда пользуется успехом.
— Посмертно, говорите? А вот я не уверен.
— Не исключено, что к октябрю 1940 года он закончил сочинение, — предположил Уильям. — Оно попало к вам в руки, и вы отослали его куда надо. Либо Вериан Фрай отправил, как обещал, с курьером.
— А о чем эта опера, вам известно?
— Апологетика фашизма. Франко в образе Дон Кихота. Непонятый герой.
— Франко в образе Дон Кихота? — Я постарался, чтобы в моем голосе прозвучало искреннее изумление. — Да что вы, Уильям! Дон Кихот Аль-Серраса был женщиной.
— А почему Франко не мог переодеться женщиной? Это образ, придуманный Пикассо.
— Нет, нет. Если бы речь шла о метафоре, то следовало бы понимать образ Дон Кихота как символ Испанской республики. Но его Дон Кихот имеет вполне реального прототипа. Женщину. Единственную женщину, которая занимала мысли Аль-Серраса в тот год.
— Авива была мечтательницей, — добавил я. — Она верила в невозможное. В то, что вы живы и спасетесь.
Он ничем не выдал охватившего его чувства:
— Итак, критики ошибались, приписав ему профашистские убеждения?
— Разумеется, ошибались.
— А его британский покровитель?
— Он был в шоке.
— Я не призываю вас опровергать ошибки критиков.
— И не собираюсь.
— Сигарету? — спросил Уильям спустя некоторое время.
— Нет, спасибо.
— Я вас утомил?
— Немного.
Он закурил.
— Давайте вернемся к Андаю. Сначала самое простое. Расскажите, как выглядел город, когда вы в первый раз увидели его.
Прелестным. Уютным. Не то что грязный промышленный Марсель. Андай напомнил мне Кампо-Секо: чистый воздух, пахнущий морем.
Еще из окна поезда вашему взору открываются красные черепичные крыши. Белые стены тесно стоящих домов. Узкие улицы, поворачивающие под неожиданным углом, но очень опрятные. Деревянные балконы и ярко-зеленые ставни. Герань в горшках. Стрельчатые окна, отделанные серым камнем.
За городом расстилается широкий песчаный пляж. Вдоль него выстроились отели, обращенные фасадами к Бискайскому заливу.