Испанский смычок

Андромеда Романо-Лакс

— Ты когда-нибудь прикасался к чему-нибудь столь же древнему?

Как ни странно, прикасался. За нашим домом в Кампо-Секо росло оливковое дерево, и мама утверждала, что ему пятьсот лет. Я качался на его ветках, отдыхал под ним, слушал, как оно шумит листвой под порывами горячего ветра. Но сейчас я, конечно, не стал вспоминать о нем. Просто протянул палец и провел им по блестящему металлу украшения.

— Я не такая набожная, как Изабелла, — вздохнула она. — Мне не довелось услышать глас Божий. Но я слышала твою музыку. Она помогла мне вспомнить о том, какой я была

до того, как приехала в Испанию и вышла замуж за короля. Я хочу оказать тебе честь. Выбери себе один камень, Фелю.

Она предлагала мне не весь браслет, а лишь один камень из него. Опустевшее звено удалят, и браслет на ее узком запястье будет сидеть плотнее.

— У тебя на смычке есть украшение из перламутра, — сказала она. — Я подумала, что его можно заменить чем-то более ценным. Я хочу, чтобы ты помнил о времени, проведенном со мной.

У меня не было колебаний. Я посмотрел в ее глаза и сказал:

— Самый маленький синий сапфир.

В поезде по пути домой я дремал. Сидел, прислонившись к кожаной спинке, и не выпускал из рук футляр со смычком. Видимо, я заснул, потому что мне приснился кошмарный сон: я открываю футляр, а из него течет вода, как будто сапфир превратился в кусок льда и растаял.

Во время одного из таких коротких провалов в купе зашел новый пассажир. Он похлопал меня по плечу, рука у меня непроизвольно дернулась и наткнулась на что-то твердое. Я пробудился: оказалось, со сна я нечаянно ткнул кулаком ему в живот. Он что-то пробурчал. За окном виднелась стена здания под красной крышей, за ним — кипарисы, похожие на высоких худых мужчин. Я потер глаза и окончательно проснулся.

Поезд стоял. Уж не грабители ли, испуганно подумал я, но мой сосед меня успокоил.

— Ветчина, — хрипло сообщил он, опускаясь на сиденье напротив. — Бутерброды. Там, на платформе. Можно купить. Если хотите.

Это был седой крестьянин, одетый в широкие брюки и грубые ботинки без шнурков, с болтающимися язычками. Я извинился и обтер подбородок. Пока я раздумывал над его словами, поезд тронулся. В животе у меня урчало от голода, но шанс купить еды я упустил. Увидев разочарование на моем лице, он сунул руку в карман и протянул мне горсть миндаля. Я стал грызть орехи, не обращая внимания на прилипший к ним мелкий мусор, — не хотелось обижать соседа.

— Что это у тебя? — спросил он.

— Инструмент. Железнодорожный инструмент. — Я кинул в рот горсть миндаля и принялся жевать, чтобы избавить себя от его дальнейших расспросов.

Конечно, я опасался воров. Но не только. Я еще ехал в поезде, мчавшем меня к югу от Барселоны, и уже говорил себе, что никому не стану показывать свой украшенный драгоценным камнем смычок. Даже родным. Во всяком случае, не сразу.

Нет, я не боялся, что они захотят отобрать у меня мое сокровище. Почему же не похвастать перед ними свидетельством королевской благосклонности? Хотя бы перед мамой? Да и Персиваль с Луизой, едва увидев смычок, сразу поймут, кем я стал с тех пор, как покинул Кампо-Секо.

Единственным, с кем я после переезда в Мадрид хотя бы раз в месяц обменивался письмами, оставался

мой брат Энрике. К сожалению, в Кампо-Секо я его не застану. Он служил в Эль-Ферроле — крошечном гарнизоне, расположенном далеко на севере, на побережье. Ему не очень повезло с местом службы: форма была даже хуже, чем та, что он носил в военном училище, да и денег платили совсем мало. А ведь он достиг такого возраста, что пора было и о женитьбе подумать. Но он все равно гордился тем, что он военный. Вместе с ним служил его друг Пакито, родители которого жили неподалеку.

В поезде я провел беспокойные часы, хотя изредка удавалось задремать. Мне вспоминалось лицо скрипичного мастера, которому я принес камень. Его брови удивленно вздернулись, когда он услышал, что это подарок от королевы, но, когда я сказал, что хочу поместить сапфир не на внешней, видной зрителям, а на внутренней стороне колодки смычка, поднялись еще выше.

Накануне моего отъезда в Кампо-Секо посыльный принес мне пакет от королевы. Я решил, что она передумала и хочет получить камень назад. Но я ошибался. Письмо содержало просьбу вернуться в течение десяти дней. Король Альфонсо хотел, чтобы я выступил на публичном мероприятии. Подробнее я обо всем узнаю после возвращения. Я ответил: «К вашим услугам». Что еще я мог сказать?

Поезд прибыл в Кампо-Секо с опозданием на несколько часов, в разгар дневной жары. Я был единственным из пассажиров, кто здесь выходил. Город дремал, и меня никто не встречал. Я был этому рад, хотя понимал, что придется тащиться в гору с багажом. Три года я здесь не был. Успел заработать денег, завести любовницу, подружиться с королевой. Во второй раз — он утверждал, что в первый, — встретился с самым знаменитым пианистом Испании. Научился играть на виолончели. И что же предстало моим глазам через три года? Все то же, до скуки знакомое, только как будто выцветшее и поблекшее.

Истертые ногами пешеходов тротуары Кампо-Секо оказались даже уже, чем я помнил; они длинными языками тянулись вдоль стоящих вплотную одно к другому каменных зданий. Через квартал мне надоело задевать своим потрепанным чемоданом за стены домов, и я пошел посередине вымощенной булыжником улицы. Ноги стали уставать, и я непроизвольно завертел головой: не идет ли трамвай, но тут же громко расхохотался: в Кампо-Секо не было не только трамваев, но даже обычной конки. Это был город пешеходов: пастухов и сельских рабочих, постукивавших по тротуарам оливковыми палками.

Я не мог не замечать, как все здесь незамысловато: ни изразцовых мозаик или экзотичных скульптурных украшений, как в Барселоне, ни колонн или белых дорожных плит, как в Мадриде. Все было темно-желтым или блекло-красным. Цвет земли. Цвет грязи. Я шагал мимо дубовых парадных дверей, закругленных наверху и достаточно широких для того, чтобы под ними прошла телега, и они казались мне похожими на двери сараев. Проходя под балконом второго этажа, я услышал мягкие горловые звуки. Неужели свинья, удивился я, и только потом до меня дошло, что это храп. Кто-то решил вздремнуть после обеда, распахнув дверь на балкон.