Испанский сон

Аксельруд Феликс Павлович

В начале восьмого она двинулась в путь. Ей не хотелось появляться в участке — вдруг Семенов придумает еще что-нибудь; она хотела дождаться, пока Отец не выйдет, чтобы идти с Ним вместе, поддерживая по дороге Его, ослабевшего от плохого питания. Она заняла позицию на боковой улице и стала, как часовой, ходить по ней взад и вперед вдоль палисадничка детского сада, выглядывая всякий раз из-за угла, откуда хорошо просматривалось здание участка. Она видела, как люди входили в участок; видела, как зашел участковый Семенов, и фантазировала, мысленно сопровождая его —

сейчас, наверно, спрашивает у дежурного, как дела, расписывается в служебных журналах… а сейчас разбирается с каким-нибудь алкашом, доставленным за ночь… а сейчас отвечает на звонок районного начальства… а сейчас вызывает сержанта Петрова и говорит, что пора оформлять… и вот сейчас, вот-вот Он выйдет… исхудавший, небритый, в помятой одежде…

Ее сердце разрывалось от жалости к Нему, такому уже близкому. Она все дольше оставалась возле угла, почти непрерывно уже выглядывала из-за облупленного штакетника… но Его все не было. Уже было девять часов, а потом десять часов, и на нее уже начинали коситься прохожие, и она поняла, что все-таки придется идти, потому что Семенов наверняка придумал что-то еще и теперь ждет, когда она явится. Шумно выдохнув, она решилась и быстро, бесповоротно пересекла главную улицу. Снова пришлось ждать Семенова. Ждать, ждать, ждать… Трое суток слились для нее в сплошное ожидание, перемежаемое разве что зеркалом; привалившись к зеленой стене против двери участкового, она думала, что, наверно, только в кино сходят с ума от великих потрясений, а в жизни-то самый простой способ сойти с ума — это вот такое бесконечное тупое ожидание.

Семенов освободился, но не пустил ее в кабинет.

— Жди, — сказал.

И она ждала. Со вчерашнего дня это было привычно. Опять мимо ходили люди, носили бумаги, разговаривали непонятно о чем, кто-то смеялся, кто-то курил в конце коридора, все было серо, безлико, опять похоже на сон. Опять появился Семенов, велел зайти в кабинет. Она зашла. Он посадил ее у своего стола, туда же, где и вчера, и вышел. Его долго не было. Она ждала. Потом он вернулся.

— Что, — удивился, — ты еще здесь?..

— Когда? — тихо спросила она.

Он развел руками.

— Теперь уж не меня спрашивай. Я предупреждал…

Сердце на секунду остановилось.

— Где Он?

— Не обязан тебе отвечать в данный момент, — тускло сказал Семенов, — но, чисто по дружбе… Увезли твоего папашу.

— Куда? — крикнула она с надрывом.

— Ясно куда — в Кизлев…

— Как это, почему? Как увезли? Вы обещали…

Семенов вздохнул.

— Иди, девка, домой… да приготовься к чему похуже…

Она задрожала.

— То есть… к чему — похуже?..

— Например, к повестке из отдела… а может, к тому, что следователь к тебе в гости зайдет…

— Вы били его?

Он ухмыльнулся.

— Мы-то нет… а вот в Кизлеве уж не знаю как у него дела сложатся… с соседями по сизо…

— Сизо?

— Ну, следственный изолятор… Теперь там поживет. Ладно, — заспешил он, — что-то заговорился я с тобой, а ведь дел по горло. Ступай, девка,

не мешай работать…

— Вы же обещали, — сказала она тонким голосом. — Я писала вчера… как вы хотели… Вы сказали, что этого достаточно… Почему так? Вы обманули меня, да? Вы обманули… Но это же… это же подло, бессовестно!

Семенов уставился на нее круглыми наглыми глазами.

— Вот как мы заговорили! Подло, мать твою за ногу! Да знала бы ты… ну ничего, еще узнаешь…

— Что я ещедолжна узнать? — прошептала она.

Но он уже отошел, не взорвался; посмеиваясь, взял ее за локоток, вывел аккуратно в коридор, дверь кабинета запер и двинулся по коридору. А она осталась, смотрела ему вслед и не знала, как быть. Только адвокат, неведомый уездный адвокат мог быть ей утешением и поддержкой.

Она вышла прочь, не глядя под ноги; добрела до автобусной остановки и стала ждать опять, на этот раз — автобуса. Это было недолго. Пара часов, не более. А потом час в автобусе — полезный, наполненный давкой час, за который она пришла в себя полностью. И еще час, никак не меньше часа до окончания рабочего дня оставался в ее распоряжении в результате того, что она очень быстро — неправдоподобно быстро, за какие-нибудь полтора часа — сумела найти адвоката.

Часть 3. Адвокат

— Что ж, — сказал Корней Петрович, помолчав после окончания ее сбивчивого рассказа, — дело, на первый взгляд, достаточно ясное… Однако вам, Марина, сильно повезло, потому что вы, похоже, попали к тому единственному адвокату, который вам поможет.

Он стоял у окна, по-книжному аккуратный, по-телевизионному утонченный, непохожий на людей из села, волости и даже самого уезда, стоял боком к окну, набивая табаком короткую трубочку — он уже скурил две таких трубочки по ходу ее рассказа, одну вначале и одну в середине, — и посматривал то на трубочку, то на нее с одинаково рассеянным, не очень-то деловым видом.

— Я берусь за ваше дело… точнее, дело вашего Отца…

Он произнес это слово с большой буквы, и тогда она поверила в него, поверила, что он и есть тот единственный. До этого момента он был просто соломинкой, за которую можно и нужно схватиться, но только затем, что делать-то больше нечего. Она рассказывала ему свою странную историю, пытаясь одновременно как бы слушать себя со стороны, и чем дальше она рассказывала, тем глупее и стыдней она себя ощущала, тем безнадежней казалось ей их положение, ее и Отца. Но теперь появлялась надежда.

— Приготовьтесь к обстоятельному разговору, — сказал он, сев за стол, когда нормальное рабочее время истекло и она уже начинала думать, ехать ли ей сейчас домой или устраиваться на ночлег в Кизлеве. — Я буду задавать вам много вопросов. Очень много… и многие будут для вас неудобными, а многие будут казаться вам вообще не относящимися к делу. Вы поняли?

— Да, — кивнула она.

— При том, что некоторые, — сказал он будто сам себе, — и впрямь не будут к нему относиться. У вас есть хоть какой-нибудь документ?