Испанский вариант
Шрифт:
— Покупайте послезавтра «Пост», — сказал Ян и хотел, повернувшись, уйти по дороге вниз, к городу, но он увидел, как Лерст полез за пистолетом. Ян в рывке схватил его за руку. Они боролись, и Ян старался поднять руку Лерста с зажатым в ней пистолетом вверх. Прогрохотал выстрел, второй… третий… Лерст стал оседать на землю.
Ян обернулся. На шоссе белела фигура: это стояла Мэри. Она медленно прятала пистолет в белую сумку, сделанную из толстой блестящей соломки…
…Через сорок минут после этого Ян и Мэри бегом поднялись
— Не надо брать никаких вещей, — сказал Ян. — Сразу на аэродром. Немедленно…
— Но паспорт хотя бы я должна взять, милый…
— У тебя хорошее самообладание…
Они поднялись на второй этаж и увидели около номера трех испанских офицеров. Мэри остановилась. Ян шепнул:
— А вот это — конец.
— Сеньор Пальма? — лениво козырнув, спросил картинно красивый испанский полковник.
— Да.
— Сеньор Пальма, я прошу вас следовать за нами.
— Можно переодеться?
— Я бы на вашем месте этого не делал.
— Куда мы поедем?
— В штаб генерала Франко.
— И все-таки мне бы хотелось переодеться…
— Как вам будет угодно.
Ян думал, что офицеры пойдут следом за ним в номер, но они остались ждать в коридоре.
«Испанцы и есть испанцы, — успел еще подумать Ян, — рыцари не смеют оскорбить даму. Убить — да, но оскорбить — ни в коем случае».
Он обнял Мэри и шепнул:
— Улетай в Лиссабон. Сейчас же. Или уезжай. На моей машине.
…«Линкольн» с тремя молчаливыми испанцами пронесся по спящему Бургосу и остановился возле штаба Франко. Ян в сопровождении военных прошел через целую анфиладу комнат и остановился в огромном, отделанном белым мрамором мавританском дворике. Где-то вдали слышалась андалузская песня.
— Я не разбираю слов, — обратился Пальма к одному из военных. — О чем она поет?
— Я тоже плохо понимаю андалузский, — ответил офицер. — Я астуриец… По-моему, она поет о любви. Андалузский диалект ужасен, но они всегда поют о любви…
— Ничего подобного, — сказал второй испанец, — она поет о корриде.
— Нет, — возразил третий, — она поет колыбельную песню…
— Под такую колыбельную не очень-то уснешь, — сказал Пальма.
— Ничего, мы, испанцы, умеем засыпать и под марши, — усмехнулся полковник.
Распахнулись двери, и из внутренних комнат вышел министр иностранных дел Хордана в сопровождении военного министра Давила. Он приблизился к Яну и сказал:
— За кровь, которую вы пролили на полях испанской битвы, я хочу преподнести вам этот подарок. — И он протянул Яну золотую табакерку.
Пальма вытер глаза. От пережитого волнения они слезились.
Хордана понял это иначе. Он обнял Яна и тоже — молча и картинно — прижал пальцы к уголкам своих красивых больших глаз.)
Бургос, 1938, 6 августа, 23 час. 05 мин
Вольф поднялся навстречу Штирлицу.
— Плохо, — сказал Штирлиц. — Все плохо. Надо
— Люди готовы. Скажи, когда выгодней по времени делать налет на вашу контору.
— Это глупо, Вольф.
— Рискованно, сказал бы я, но не глупо.
— Помирать раньше времени — глупо.
— Это верно. Я, знаешь, познакомился в Мадриде с одним поразительным американцем. Хемингуэй, писатель есть такой… Он мне сказал, что главная задача писателя — долго жить, чтобы все успеть.
— Ну, вот видишь, — мягко улыбнулся Штирлиц. — Поступать будем иначе. Какая у тебя машина?
— Та же… Грузовичок.
Штирлиц достал из кармана карту Бургоса и расстелил ее на столе.
— Смотри, вот это маршрут с нашей базы на аэродром…
— Понимаю тебя… Только почему ты думаешь, что твои эсэсовцы остановятся на дороге?
Штирлиц снял трубку телефона, быстро набрал номер:
— Ну как дела, приятель? Что у вас хорошенького?
— Ничего хорошего, штурмбанфюрер, — ответил Хаген. — Он снова закатил истерику.
— Вы…
— Нет, нет… Он стал орать, что у него плохо с головой. Я не знаю, как они его повезут в самолете…
— Ничего, поблюет маленько. Видимо, им лучше знать, там, в Берлине, если они нас не послушались.
— Просто у кого-то зудят на него руки. Мы сделали главное дело, а пенки теперь снимут ребята на Принц-Альбрехтштрассе.
— Одна контора-то, Хаген. Одно дело делаем. Что ж нам делить? Вы с ним кончайте беседы — заберут его у нас, и бог с ним… Я бы вообще отправил его сейчас на аэродром, на гауптвахту — под расписку. Может, у него и вправду что-то с головой. Пусть уж он там у них, у военных, дает дуба. Как считаете?
— Я его сейчас же отвезу.
— Вам не надо. Зачем? Чтобы были сплетни? Получили радиограмму, и все. Ваша миссия закончена. Поменьше заинтересованности, дружище, всегда скрывайте свою заинтересованность: это, увы, распространяется не только на врагов, но и на друзей. Сейчас половина первого, у меня есть приглашение в одно хорошее место, верные люди. Приезжайте на Гран Виа через полчаса, я обещаю вам хорошую ночь, если уж нам показали кукиш из Берлина.
— А где это?
— От Пласа дель Капуцино — направо. Я вас буду ждать возле бара «Трокадеро». Не в баре, а у входа.
— Спасибо, штурмбанфюрер, я приеду.
— Латыша отправьте часа через два…
— Я ж тогда буду с вами…
— Отдайте письменное распоряжение: отправить к трем часам под конвоем из трех человек и передать обер-лейтенанту «Люфтваффе» Барнеру.
— Он уже знает?
— Кто?
— Ну, тот обер с гауптвахты?
— Сошлитесь на Кессельринга, у меня же был с ним разговор.
— Может быть, это удобнее сделать вам?
— Какая разница… Вам еще придется иметь с ним дело, он будет к вам почтительнее относиться, если вы сошлетесь на Кессельринга.