Исполнитель желаний
Шрифт:
Но Пахом и виду не подал, что приход Ефима чем-то ему помешал.
– Поужинаешь со мной, а, Ефим Алексеевич? – предложил он.
Пахом снял свою грустную панаму, вынул из кармана большой зеленый платок и протер покрытую седым пушком лиловую лысину.
Майор хорошо поужинал на профессорской веранде Аниными котлетами, но решил не отказываться. Прежде всего, из оперативных соображений: стол с едой – лучшее место для общения.
Но была и еще одна причина.
Готовкой у Пахома занималась его сожительница Вера. Она была не просто хорошей хозяйкой. До тюрьмы, она работала поваром в лучшем
Когда выходила замуж, подружки завидовали – муж был военным прапорщиком. И жили они как будто не плохо. Но однажды Вера застала его в подсобке ресторана с грудастой официанткой. У поварихи нож всегда под рукой. В результате – у официантки тяжкие телесные повреждения, у Веры – пять лет заключения.
После освобождения началась другая жизнь. На дне. Муж за это время окончательно сошелся с вылечившейся официанткой и уехал из города. Детей у них не было. Как, и, главное, зачем жить? Наверное, все бы кончилось для Веры совсем плохо, если бы не прибилась она к Пахому. А тут, жизнь вроде бы и наладилась.
Борщ Вера готовила такой, что нигде больше не попробуешь. И, учитывая эту серьезнейшую причину, Ефим согласился поужинать второй раз.
Вера вошла в комнату неслышной походкой. Была она полная, белокожая и улыбчивая. Трудно было представить ее во время совершения тяжкого преступления. Она поздоровалась с Ефимом и начала быстро и ловко накрывать стол.
На белую скатерть сами собой вспрыгнули – деревянная миска с маленькими малосольными огурчиками, чашка с блестящими солеными помидорами и тарелка с тонко нарезанными пластиками сала. Сало было снежно-белым с толстыми вишневыми прожилками.
Ефим знал: сидельцу со стажем, без сала и стол – не стол. Клетчатку-то в колонии заключенный худо-бедно имеет. Перловку, макароны, а то и картошку дают. А вот с жирами и животными белками за колючкой – беда. Их люто не хватает. Недостаток восполняется посылками с воли. А где так компактно упакованы все эти необходимые для организма вещества, как не в шматке соленого или копченого сала? Его присутствие в арестантском рационе является признаком хорошей жизни. Оттого, даже выйдя на волю, бывший зэк любит, чтобы на столе присутствовал тонко порезанный на ломтики драгоценный продукт.
Из кухни Вера принесла большую кастрюлю и аккуратно налила поварешкой две тарелки огненно-красного борща.
В комнате аппетитно запахло вареным мясом, укропом и чесноком.
В завершении она водрузила в центр стола бутылку «Пшеничной» местного ликеро-водочного завода из спирта марки «Люкс».
Пахом налил водку в рюмки. Ефиму о гражданине Панкрашине было известно не мало. И о его бизнесе. И о его личных качествах. Известно и то, что Пахом спиртного почти не употреблял.
Рюмки сразу запотели: водка была холодной.
Хозяин поднял рюмку и только пригубил. Ефим сделал один ледяной глоток в треть рюмки и сразу отправил в рот ложку с огненно-красным борщом. Майор убедился: в свое время жюри конкурса не ошиблось. Верин борщ был замечателен.
Ефим вообще любил бывать в гнезде Ворона. Его дом казался ему уютным и надежным. К тому же, ему нравилось ощущаемое за стенами биение железной дороги –
Железная дорога проникала в дом едва заметным запахом креазота, деловым стуком, идущих мимо составов и густыми электровозными гудками. Она самим своим существованием будто утверждала – мир может быть деятельным, бодрым и разумно устроенным. Бессчетное количество людей и тысячи тонн грузов, не сталкиваясь, движутся друг за другом и навстречу, благополучно пребывают к местам назначения. Нужно лишь расширить границы этой правильной страны в обе стороны от железнодорожной колеи на максимально возможное расстояние. И тогда весь мир станет вполне подходящим для жизни местом.
– Так вот, Пахом Пантелеевич, сегодня твои ребята на меня с ножом налетели. У болота. Твоим именем грозились. В поселок не пускали… – демонстративно занимаясь борщом, и, не глядя на хозяина, произнес Ефим.
Пахом отвел от губ полную ложку.
– Тебя, Ефим Алексеевич не пускали? Моим именем грозились? – его маленькие белесые бровки удивленно приподнялись над васильковыми глазками. – Да, что это? Как это? Ты не шутишь над стариком, Алексееич, а?
– Не шучу. – сурово ответил Ефим.
– Да, чтоб, я?.. Да тебя? – еще выше приподнял бровки Пахом.
– А чьи же тогда это ребята были? – вскинул на него глаза майор.
– У болота?
– У болота.
Пахом помолчал.
– Ребята, может, и мои… – отложил он ложку. – Только, Ефим Алексеевич, попутали они тебя… Другого ждали…
– Кого другого?
– Да одного вредного человечка…
– Что за человечек такой? – не отставал майор.
Панкрашин помолчал.
– Олежка Полубонцев. Главный холуй у Валерки Извольцева. Вроде как начальником службы безопасности у Извольцева в казино работает… Не знаешь такого случаем?
– Полубонцев? – задумался, припоминая майор, – Нет, вроде не знаю, хотя фамилию как будто слышал…
– Еще когда за тупик война шла, Извольцев его сюда посылал – меня пугать! Да мы и не таких пугачей видали… Нас за колючкой уже так пугали, что в городе ничем не испугаешь.
Пахом снова взялся за борщ.
– Ну, а сейчас-то, что ему от тебя нужно? – спросил майор.
– Да, вроде, Извольцев хочет здесь вот, как раз у станции этот… как его… загородный боулинг-центр строить. А там вся территория моя. В аренде на десять лет. Ну, вот он меня и хочет на испуг взять. Он же, Валерка, – борзой! Из бывших комсомольцев. Удержу-то не знает. И крови, собака, не боится! Ему самому-то еще никто не пускал, вот для него человечья кровь, так, – дрянь, вроде краски…
– Так, помочь, что ли?
– Да, нет, Алексеич, не надо. Сам управлюсь. А то, знаю я вас, помочь – поможете, так опять шкурку требовать будете… А это дело такое… Раз прокатит, два… А потом, если большие люди заподозрят, что это от меня водичка течет, могут и на пику посадить. Знаешь ведь какие вокруг дури деньги крутятся. За такие деньги не то, что меня, министра любого в лапшу порежут…
Из соседней комнаты к ним заглянула загорелая мужская физиономия, видимо, хотела что-то спросить, но только заикнулась, как Пахом наставил на него свои васильковые глазки, и физиономия исчезла, плотно прикрыв за собой дверь.