Исповедь добровольного импотента
Шрифт:
Очнулся я уже в палатке с жгучей болью во всем теле.
Рядом, закрыв лицо руками, сидела мама.
Сквозь пальцы ее капали слезы.
Может быть, для всех нас было бы лучше, если бы я не увяз тогда в кроне одинокой березы, а разбился бы в дребезги о гряду прибрежных камней?
Возможно. Потому что проявившиеся во мне в то утро способности не только не вытряхнулись из моего изодранного тела, а напротив, укоренились и стали активно развиваться, поражая своими выходками и меня и окружающих.
Почти тридцать лет понадобилось мне для того, чтобы только лишь выявить их,
Ну, слава Богу, с завтрашнего дня все пойдет по другому! И я представил себя будущего — независимое выражение лица, непроницаемый взгляд, безукоризненная логика мышления и филигранная точность движений. Отлично! Значит, завтра:
6.00 — подъем;
6.30 — физзарядка!
Пружинистым шагом направился я по перрону к эскалатору.
Мой непроницаемый взгляд отметил молодого парня с длиннющими волосами, собранными на затылке в хвост. Он стоял, упираясь обеими руками в мраморную стену и мучительно блевал в урну. К нему двигалась работница метрополитена в желтой форменной жилетке и с железным совком в руке.
— Вам что, молодой человек, заняться нечем? — сухо спросила она, грозно помахивая совком.
Я спокойно отвел свой новоявленный взгляд и шагнул на эскалатор — чем у них там дело закончится, меня уже не интересовало. Я жил завтрашним днем. Я поднимался вверх и сквозь пелену иронии смотрел на уплывающий вниз людской поток, постепенно наполняясь лилейным чувством превосходства.
8.00 — контрастный душ;
8.30 — легкий завтрак.
21.37 — Озерки.
Выйдя на воздух и не пряча лица от мороза, я прошествовал к трамвайной остановке.
Толпа, вразнобой переминаясь с ноги на ногу, вглядывалась в даль.
Даль холодно чернела.
«Общественный транспорт — горькое бремя малоимущих», — вдруг промелькнуло у меня в голове.
Да, это серьезное препятствие на пути к Новой Жизни! Человек, пользующийся общественным транспортом, не принадлежит себе, он во власти случая. Может случиться, а может и нет! Типичная модель хаоса.
Толпа встала на обе ноги и замерла. Я невольно обернулся.
Из черноты надвигались два ярких глаза.
«Будет жарко», — кисло думал я, сливаясь с потенциальными пассажирами…
— Тетка, проходи вперед, середина же пустая!
— Я выхожу на следующей! Зачем я буду проходить?!
— Дай войти! Видишь, дверь не закрывается!
— Никуда я не пойду! Я привыкла заранее
готовиться на выход!
— Так а мне-то что ж, теперь из-за твоих блядских привычек прикажешь жопу морозить?!
Диалог шел над моей головой, а я стоял на средней ступеньке, прямо между дискутирующими, и всеми членами ощущал на себе их непримиримость.
«Будем стоять, пока не закроем двери», — индифферентно объявил водитель.
И тут тот, который так беспокоился за свою нижнюю выпуклость, засопел и стал просачиваться вглубь, выдавливая меня вон.
Ох уж мне эти сильнохарактерные личности. Продыху от них нет.
Да, видно, сегодня я еще не был готов к Новой жизни.
По правде сказать, этот инстинкт изначально не внушал мне доверия. Помню, еще в раннем детстве, когда я жил у дедушки с бабушкой, он (инстинкт) проявил себя во всей своей несуразности.
В то время в доме напротив жил мальчик — чернявый татарчонок. Ух и гадостливый же он был! Как все мамаево Иго. То яйцом голубиным в меня запустит, то помочится на макушку, притаившись в ветвях дерева — ну проходу не давал своими забавами. Я его жутко боялся и всячески избегал, чем, естественно, подзадоривал его необузданное воображение.
Все мои родственники советовали мне сойтись с ним в честном поединке и биться до тех пор, пока «этот паршивец не обсикается!»
Но такой метод совершенно меня не устраивал. Вообще, все, что касалось малейшего противоборства, даже в таких гордых проявлениях, как футбол, хоккей и т. п., вызывало во мне отвращение.
В общем, я продолжал упорно пасовать. Но вот однажды получил я в подарок велосипед — маленький, но с надувными колесами. Это больше всего нравилось мне в моем велосипеде — как у настоящего, и даже насос прилагался!
Я сам накачал свои колеса и выехал за ворота.
Но не успел я преодолеть и пяти метров, как все три колеса зашипели и испустили дух. Тут же послышался радостный смех юного террориста. Я спрыгнул на землю и обомлел — вся дорога была усеяна мелкими и острыми гвоздями!
А смех все журчал. Он веселился, этот потомок Золотой Орды, подло укрывшись за своим забором.
Что было дальше, я помню отлично, но до сих пор не могу осознать, как это произошло. Вернувшись домой, я выбрал в ванне для мусора бутылку из-под шампанского; там была и другая стеклотара, но мой выбор был именно таков. Спрятав оружие за спиной, я пошел к шалуну.
Хитреца на лето всегда брили под ноль, поэтому я видел, как брызнула кровь из его макушки, после того как бутылка опустилась и раскололась на его большой не по годам голове, а сам диверсант рухнул к моим ногам.
Татарчонка еле-еле откачали. Он на всю жизнь остался заикой. А я от испуга забился в силосную яму, просидел там всю ночь и схватил воспаление легких. Но что самое интересное, когда мы оба поправились, все закрутилось по старой схеме, но только уже на новом уровне. Татарчонок издевался изощренней прошлого — я боялся пуще прежнего.
Так, все, хватит о делах минувших! Было и прошло! Мне же всего тридцать три! И раз я еще не умер, значит могу начать все сначала! Надо только сделать верные выводы из постылого прошлого, чтобы не повториться в будущем.
С такой думой я влез в автобус № 178.
22.25 — по проспекту Художников.
— Граждане, есть среди вас доктор? — затрапезного вида субъект стоял посреди салона и ехидно осматривал пассажиров.
— Вот вы, мне кажется, настоящий врач! — наконец выбрал он крупного, пожилого мужчину в нутриевой шапке, просматривающего газету.