Исповедь Мотылька
Шрифт:
Но сейчас как-то очень не по себе.
— Слушай, Ви, — нарочно увожу тему, чтобы это молчание между нами перестало быть таким гнетущим, — на таких мероприятиях обычно просто едят, а еще пьют.
— Есть я умею, — оживляется она. — С пить сложнее.
— Ай-ай вам, барышня, о таких вещах нужно предупреждать заранее, — тоже расслабляюсь я.
— То есть… возвращаемся? — Ви смотрит на меня таким удивленным взглядом, будто уверена, что я все это серьезно.
Уже откровенно смеюсь, потому что хоть сколько бы лет мы не виделись — она все такая же доверчивая
— Поздно, Пуговица. Придется учить тебя пить. Бокал шампанского, думаю, осилим. На двоих.
— Я на еде отыграюсь, — немного расслабляется Ви. И, явно подражая героине какого-то фильма, декламирует: — Буду есть много и ничего, что это неприлично.
А вот я бы с удовольствием посмотрел, как она ест.
Сто лет не был в компании женщины, которая просто наслаждается блинчиком с медом, а не пытается произвести впечатление своим эффектным владением вилкой и ножом.
Глава тринадцатая: Олег
Сегодняшний вечер проходит в не особенно крутом, зато уютном и приятном ресторане. Здесь достаточно просторно, много воздуха и рассеянного света. На стенах развешены детские рисунки в рамах, иногда собранные в целые тематические экспозиции, и все это — под выгодно направленными лучами точечных миниатюрных прожекторов.
Эти рисунки не несут никакой художественной ценности, нов них есть душа и искренность, и желание жить.
Мы еще только вошли, а Ви уже «нарушает протокол» — сразу идет к стене, разглядывает очень неаккуратный рисунок, больше похожий на первую попытку взять в руки карандаши и краски. Ничего такого: семья, дом на природе, домашнее животное больше похожее на инопланетное существо, чем на овчарку (догадываюсь, что это собака по характерному отпечатку лап, ведущих в сторону дома).
— Этот вечер — чтобы собрать деньги для детей? — Ви очерчивает в воздухе контур дома с покосившейся от отсутствия мастерства «художника» крышей. — Это ведь не какая-нибудь афера?
— Все очень серьезно и все на хорошее дело, Пуговица.
Хотя немного царапает, что и она тоже, как многие в нашей стране — да и за ее пределами тоже — считает, что в мире больших денег все только ради выгоды, для отмывки и на самом деле просто еще один способ увести капитал «в тень».
Эвелина идет вдоль стены, и снова останавливается, на этот раз возле рисунка, на котором изображена маленькая девочка в инвалидной коляске. Ребенок на рисунке гладит лежащую на коленях кошку.
Если бы я уже не перевел Ирине средства, то обязательно бы сделал это сейчас. Потому что все это задевает слишком глубоко. Думал, уже переболело, зарубцевалось. А хрен там.
Мы с Аней так долго хотели детей, прошли десятки врачей, лечились — и в итоге ничего не получилось. Поначалу мне даже казалось, что несмотря на страшный диагноз жены — «полное бесплодие», у нас все получится. Потому что я хорошо зарабатывал, она очень хотела стать
— Я тоже хочу чем-то помочь им, — тихо и как-то отчаянно твердо говорит Ви. Смотрит мне в глаза: уверенно, но с немым вопросом, как будто боится, что говорит какую-то глупость. — Чем угодно.
— Мы здесь именно для этого, Пуговица. Но давай сначала поприветствуем хозяйку вечера. Она должна быть где-то здесь.
— Хозяйку? — одними губами повторяет она.
— Ну, не сами же по себе здесь собрались эти люди. Идем, — придерживаю ее за спину, очень надеясь, что хотя бы в этом жесте нет ничего предосудительного. — И вообще, кто у нас смелая принцесса, в узел завязывающая драконов?
Хмурюсь, как будто собираюсь разозлиться, если даст неправильный ответ. И Ви вновь оттаивает. Потому что именно она — мелкая принцесса Озерного края, одной левой побеждала драконов со Скалистых гор. Разумеется, не без помощи верного коня — меня.
Мы под руку идем по залу. Некоторых собравшихся я знаю, потому киваю им или подхожу, чтобы поздороваться за руку. Они тоже узнают меня — и именно поэтому смотрят исключительно на Эвелину. Наблюдать за их удивлением со стороны наблюдать — одно удовольствие.
Ограниченные люди, неспособные оперировать простыми фактами.
Хоть вслух ничего не говорят — и на том спасибо. Но за спиной наверняка кости перетрут в муку экстра-мелкого помола.
Меня это веселит. А я уже очень давно не веселился «выходам в свет». Хотя бы сегодня получу удовольствие от рутины, которая, можно сказать, тоже давно стала частью работы.
Ирины нигде не видно, так что веду Ви к длинному столу, сплошь уставленному блюдами французской кухни. В памяти всплывает, что Ирина что-то говорила о подающем большие надежды поваре, с которым познакомилась как раз в медицинском центре, для которого мы собираем деньги. Насколько помню, у этого повара там лечилась дочь. Не знаю, насколько успешно.
Все же, у цивилизации есть шанс на выживание, пока есть люди, которые готовы делать что-то просто ради помощи и сопереживания.
Иногда мне даже кажется, что все эти волонтеры, повара, работающие за бесплатно аниматоры и такие вот готовые помогать не важно, как и в чем Пуговицы, делают куда больше, чем мы, олигархи, просто отдающие деньги, с которыми давным-давно не знаем, что делать.
На фуршетном столе чего только нет: мясо по-бургундски, тосты с баклажанами, салат нисуаз, рататуй. И это только те блюда, которые визуально могу вспомнить.
— Улитку? — нарочно предлагаю я, помня, с каким ужасом она о них говорила еще в машине.
Она снова таращит глаза и энергично отрицательно мотает головой. Успокаивается только когда протягиваю ей тарелку с тостом. Кажется, и правда голодная, потому что тут же отправляет его в рот целиком, жует и виновато прикрывает рот ладонью.