Исповедь нормальной сумасшедшей
Шрифт:
Ясно одно: мы – немного иные. Другие. Странные.
Ведь и в традиции русской классической словесности встречаем прямо противоположный обывательскому страх безумия. Часто повторяем за Пушкиным: «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума...», опуская при этом, что боялся-то Александр Сергеевич вовсе не самого безумия («Не то чтоб разумом моим я дорожил, не то чтоб с ним расстаться был не рад»), а лишь санкций по отношению к несчастным со стороны общества («...тотчас тебя запрут. И сквозь решетку, как зверка, дразнить тебя придут»). Само же безумие у него понималось очень близко к подлинной вольности,
По мне так оба правы, но, честно скажу, «правее» для меня все же Александр Сергеевич...
Впрочем, для понимания современной психиатрии не менее интересны ее стыки с естественнонаучной сферой знания, с теориями относительности времени и пространства в математике, физике... (См., например недавно вышедшую на русском языке книгу американского психоаналитика Джона Кафки «Множественная реальность в клинической практике».)
Я убеждена: да, реальность множественна. Или, как говорит мой младший друг Сергей Михалыч, заместитель главного редактора «Новой газеты», есть реальность и есть ирреальность, но самое главное – точно знать, осознавать, в какой из них ты в каждый конкретный момент находишься.
В принципе, всем людям дана возможность или способность выхода в иное измерение (особенно – детям). И сам этот факт обнадеживает больше, чем почти прямая связь этой способности с миром психбольниц. Так сложилось: здесь и сейчас это считается (и, добавлю, является) болезнью.
То ли – крест, то ли – дар? Так ведь любой дар – он и есть крест...
В общем, припомнили мы как-то с девчонками в курилке рассказ Рэя Бредбери под названием «Пирамидка». Он о том, как в обществе недалекого будущего в роддоме у одной семейной пары родился ребенок, но из-за технического сбоя оборудования – не в этой, а в смежной реальности. А туточки он был представлен в виде живой пирамидки. Доктора и ученые каялись перед родителями, что так и не смогли ребенка вытащить в обычный мир, и заявили, что своей техникой могут лишь отправить в «Зазеркалье» самих родителей – безвозвратно. На что те очень обрадовались и поспешили к своему малышу – в мир, где будут полноценно жить в человеческом обличье втроем, а здесь пусть будут казаться пирамидками.
И мы фантазировали в курилке а что если вдруг «пирамидок» будет рождаться все больше (в нашем случае – душевнобольных, «детей индиго», экстрасенсов, детей с открытым «третьим» глазом, ну и прочая мистика). И тогда, кроме элементарной в экстремальных случаях медикаментозной помощи, всем будет необходимо понимание таких людей как немного иных, инаких, без чего просто невозможно будет наше сосуществование... Кто ж знает, вдруг их со временем разведется столько, что понятия «норма» и «отклонение» поменяются местами?
Вот так мы думали с девчонками – возможно, просто утешая себя... И даже – воодушевляя.
Оно
21 июня 2009 г.
Прошло полтора месяца депрессии. Вроде бы обычной, нетяжелой – ведь могла читать, даже смотреть телевизор. Но, Господи, какое же вранье в этом утверждении, в самом признании «обычности», обыденности того, с чем душа никогда не смирится.
Разница совсем небольшая – между жизнью и нежизнью. Это даже не между Бытием и Небытием, Пустотой. А – между понятиями «есть Жизнь, Бытие», и – «есть Ничто» (хотя как «Ничто» может быть, если ни в нем самом, ни вокруг ничего нет?) Тотальная бездна Ни-че-го! Совсем ничего. Я – и ничто.
Как меня тошнит собою. Рыдала после различимой в голосе доброй жалости ко мне доктора Раюшкина по телефону. Фур сказал: «Вот, изменилось состояние. Раз плачешь – скоро выйдешь из депрессии». (Так и вышло.)
...Это Ничто – все им заражено, слишком много вокруг мертвого, пустого, невыносимо больно на все это смотреть, перебирая в вещичках, сувенирах виды «смертей».
Уткнуться в детектив и головы не поднимать.
Слишком много свидетельств тщеты себя. Мертвое царство – книги, фото, рисунки. Они значимы, когда я – живая.
Мягкие игрушки – Боже, зачем мне этот фиолетовый слон? Страшит и гнетет именно то, с чем была связана особая радость.
...Жажда правды себя – может, это единственное мое достояние? То есть попросту константа. И в депрессии, и в мании...
Какая боль сквозит в рассказах моего друга психиатра Саши Морозова о пациентах: бывшем мастере спорта, бывшем докторе наук и т. д.
...Ну вот, дописываю эту главку уже в подъеме, на даче в Мамонтовке. Идет дождь. Опять вспоминаю Морозова: «Депрессия – это просто плата за возможность ярко видеть, осязать, обонять мир в подъеме». Вот как сейчас.
Ну а на Стартовой меня ждет ноутбук и Устинов в нем.
И все это вместе взятое – разве же оно того не стоит?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
МОГУЩЕСТВО БЕССИЛИЯ
Я читала текст медленно, маленькими порциями. Он очень плотный, терпкий, пронзительный, иногда грустный, чаще тяжелый... Не стилем, нет. Автор пытается защитить читателя необыкновенной хрустальной легкостью слога. Защитить от той чудовищной реальности, к которой никто добровольно не хотел бы прикоснуться. И это придает повести дополнительную глубину и еще большую силу воздействия, ибо порождает также печальные мысли о себе, и желание и себя тоже пожалеть, и о себе позаботиться.
Книга Ольги Мариничевой – пронзительное свидетельство силы человеческого духа. Мы не выбираем себе судьбу, не «заказываем» задачи, которые придется нам решать в жизни. И не по задачам нам следует судить себя – а только по тому, как мы обошлись с тем, чего «не заказывали».
Как человек я испытываю большое уважение, даже более того – благоговение перед личностью автора, перед женщиной, которая может оставаться человеком в обстоятельствах, описанных ею в этой книге. Как психотерапевт я рекомендую эту книгу всем коллегам и ученикам. Как женщина средних лет я чувствую, что темы, поднятые автором, глубоко во мне отзываются, и я знаю, что они так же глубоко затронут тех, кто будет читать эту историю жизни.