Исповедь послушницы (сборник)
Шрифт:
Глава II
Рамон Монкада прибыл в Амстердам совершенно разбитым, безмерно утомленным долгой дорогой. Ему пришлось пересечь половину Испании и всю Францию, проехать через бесконечные заставы и таможни, где каждый чиновник, невзирая на сан Рамона, без зазрения совести пытался выманить у него несколько лишних эскудо. Представители инквизиции всякий раз тщательно проверяли его багаж, подозрительно перелистывали книги, после чего опять-таки требовали заплатить деньги за досмотр. Ему надоели медлительные тряские экипажи, частые остановки, плохие дороги, жалкие гостиницы, наглые слуги. Четырежды отцу Рамону пришлось
Во Франции было проще, там его понимали; когда Рамон въехал в Нидерланды, он увидел, что его голландский, который он только-только начал учить, слишком плох. Впрочем, сами голландцы показались Рамону добродушными и щедрыми. Нередко священнику совершенно бесплатно предлагали молоко и хлеб, а его появление повсюду встречалось почтительными поклонами.
Эти люди выглядели спокойными, трудолюбивыми, чуждыми природной надменности, характерной для испанцев. Здесь встречалось много светловолосых мужчин и женщин, что Рамону, привыкшему к темноглазым и смуглолицым жителям Испании, казалось удивительным. Пейзаж тоже был другим: зеленые равнины, пугающее безлюдье. Зачастую тишину нарушал лишь шум вековых дубов и исполинских мельниц, напоминающих творение рук каких-то сказочных великанов.
В Амстердаме небо над головой было затянуто зловещими свинцовыми тучами, тогда как в Испании небеса ослепляли глубокой и чистой синевой. Дул резкий прохладный ветер. В гавани теснилось великое множество судов, напоминавших гигантских птиц. Было много воды – дома покоились на деревянных сваях, и город перерезало не менее полусотни каналов.
Хотя набережная кишела народом, здесь было меньше сутолоки, чем в Мадриде. Нельзя сказать, что у себя на родине Рамон обращал много внимания на туалеты испанок, но даже он заметил, что голландские женщины одеты иначе – почти все в белоснежных чепцах с полукруглыми полями и в скромных темных платьях. Полное отсутствие роскоши, простота и строгость; лишь изредка мелькали выглядевшие особенно яркими на фоне пасмурного дня красные, зеленые, голубые или желтые наряды девушек дворянского сословия, из числа тех, кто не боялся следовать заграничной моде.
Рамон попытался узнать, как найти аббатство, но ему никто не мог помочь. Несчастный священник мучился до тех пор, пока случайно не встретил соотечественника. Молодой дворянин в обшитом золотой тесьмой бархатном плаще и шляпе из цветного фетра на завитых волосах уважительно выслушал Рамона, а потом разыскал какого-то монаха, который указал дорогу к обители, куда священник сумел добраться лишь к ночи.
Монастырь даже по испанским меркам оказался довольно велик. В восточной части был разбит сад, там же имелись небольшие огороды. На окраинах теснились хозяйственные постройки. Мощные парадные и скромные служебные ворота, великое множество многоярусных башен-колоколен… Центром монастыря был окаймленный каменным кружевом, величественный, высокий, словно скала, собор.
Небо тоже казалось другим, не таким, как в Испании, где всю ночь напролет над головой блистала неисчислимая звездная пыль, – слишком темным, тяжелым. Вместо пения цикад слышался равномерный шум реки, напоминающий биение неких таинственных крыльев.
Позже Рамон Монкада не мог вспомнить, как ему удалось пройти через ворота и отыскать аббата Опандо. В памяти запечатлелось лишь, как навстречу вынырнул невысокий, полный,
– Вы наш новый приор?
– Да. Рамон Монкада.
– Я – аббат Опандо.
Рамон смиренно поклонился и поцеловал его руку. После чего потянулся к своему дорожному сундучку.
– Мои бумаги здесь…
– Ах, оставьте. Потом. – Отойдя на шаг, аббат оглядел своего нового заместителя с явным интересом и добавил: – Я знал, что вы молоды, но не знал, что вы – такой. Вы приехали один, без сопровождения?
– Мне никто не нужен, – отвечал Рамон обычным холодноватым тоном.
Он немного пришел в себя и смог внимательнее разглядеть аббата Опандо. Вероятно, тому было далеко за пятьдесят, хотя он выглядел моложаво и держался бодро. Аббату Опандо приходилось быть в курсе великого множества дел и управлять не одной сотней людей. Взгляд его небольших темных глаз казался на редкость проницательным и мудрым.
– Вы выглядите утомленным. Не спорьте, я знаю, что нужно человеку после долгой дороги. Сейчас вас отведут в помещение, где вы сможете привести себя в порядок, а потом приглашаю отужинать со мной. Вероятно, я предчувствовал ваше появление! Пропустил вечернюю трапезу и сейчас раздумывал, стоит ли есть так поздно. Обычно в такое время я уже сплю.
Заглянув в соседнее помещение, аббат Опандо вызвал монаха и велел ему сопроводить отца Рамона в одну из незанятых келий и распорядиться, чтобы приготовили чистую одежду и воду.
Рамон снял сутану, нижнюю полотняную сорочку и кожаные башмаки и приблизился к чану с водой.
Молодой священник прекрасно знал о том, что тело не должно наслаждаться, и с детства привык прислушиваться к голосу разума. Однако сейчас, охваченный приятной истомой, Рамон закрыл глаза и откровенно блаженствовал в теплых и невесомых объятиях воды.
В трапезной аббата Опандо отца Рамона поджидало еще одно искушение – вкусный горячий ужин. Над большой миской с мясом и овощами вился ароматный пар, на отдельном блюде были поданы фаршированные яйца, белый хлеб и золотистый голландский сыр. Аббат собственноручно разливал по кружкам подогретое вино. Стол был застелен скатертью – невинная роскошь! – здесь же лежали белоснежные льняные салфетки.
Рамон несмело присел на край скамьи и сложил руки на коленях. Обычно он старался не есть мяса, но сейчас им овладел неуемный, почти хищнический голод.
Будто угадав его сомнения, аббат Опандо решительно произнес:
– Прошу вас, Рамон. Надеюсь, вы не будете возражать, если я стану называть вас по имени?
– Мой прежний духовный наставник, аббат Ринкон, называл меня именно так.
– Ешьте и пейте. Вино неплохое. Хотя это, конечно, не Испания. – И, проницательно глядя Рамону в глаза, добавил: – Ешьте, в вашем возрасте это необходимо. Пост есть пост, а в остальное время я слежу, чтобы братья хорошо питались. Голод ослабляет волю. Кстати, сколько вам лет?
– Двадцать шесть.
– Я бы дал вам еще меньше. Думаю, на первых порах вам придется нелегко, но я рад, что вы приехали.
Его голос звучал мягко, казалось, аббата Опандо не посещала даже тень мысли о грядущем соперничестве со своим молодым заместителем.
Рамон ел и пил, чувствуя, как исчезает усталость и в душе воцаряется какой-то особый, простой и легкий, а главное – независимый от внешних вещей покой.
И все-таки кое-что его тревожило, потому через некоторое время он заставил себя сказать: