Исповедь Сатурна
Шрифт:
— У вас есть три дня, — сказал Барлоу на прощание, — обдумайте ситуацию. Зачем вам терять все, что вы имеете? Терять ваши миллионы, вашу обеспеченную старость, семейный уют, любовь вашей дочери. Мы предлагаем хорошую сделку, мистер Воронин. Только один выстрел — и мы оставим вас в покое. Подумайте хорошенько. Я перезвоню вам через три дня. До свидания.
Он вышел, оставив меня одного. Так закончилось мое первое свидание с мистером Барлоу. И я понимал, что они все равно вернутся.
ГРИНЛЕНД
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Мы свернули к Гринленду и остановились у небольшого ресторана. Конечно, шесть лет сытой жизни сказывались, но когда меня стали загонять в угол, у меня сразу проснулись все мои волчьи инстинкты. Это как умение плавать или водить машину. Если вы научились этому один раз, то уже не забудете никогда. Нужно только вспомнить
Этот итальянский ресторанчик небольшой по размерам и имеет собственной дворик, откуда можно пройти в два помещения, находящиеся слева и справа от барной стойки, обращенной во двор. Я выбрал ресторан именно за его необычную планировку. Останавливаю свой джип у ресторана, и мы втроем заходим во внутренний дворик, чтобы пересечь его и оказаться в левой части здания, где сейчас светит солнце. Молодому парню, который принимает у нас заказ, я подробно объясняю, что принести. Почему-то Костя хочет пиццу, но я советую ему взять равиоли и спагетти. Пиццу он может попробовать и в другом месте. Они с Сашей о чем-то весело разговаривают, причем Саша с трудом понимает Костю, поэтому все время переспрашивает. А он совсем не знает английского языка. Впрочем, это исправимый недостаток. Пока они весело переговариваются и ждут официанта, я, улыбаясь, встаю из-за стола. Настало время показать моим преследователям, что они ошибаются. Нужен небольшой урок, чтобы они отстали. Хотя бы дали нам возможность спокойно доехать до нашего дома. Меня нервируют эти ребята, которые устроились в качестве почетного эскорта сопровождения моей машины.
Я выхожу во двор и направляюсь к туалету, находящемуся у входа. Из кабины, чуть приоткрыв дверцу, я вижу обоих преследователей. Они входят во двор. Одного, высокого и худого, я запомнил еще по прошлой встрече. Эту гниду я сразу узнал. Кажется, у меня еще болят почки, по которым он бил с таким упоением. Ну, теперь посмотрим, сукин сын, как ты запоешь.
Знаете, что всегда останавливает шантажистов и вымогателей? Не ваша слабость и не ваши уступки. Сколько не уступай, мало не покажется. По большому счету, самым крупным шантажистом в мировой истории был Гитлер. Что только не делали западные державы, чтобы не допустить войну. Или толкнуть Гитлера в сторону Востока. Отдали ему Австрию, потом Чехословакию. Разрешили взять Польшу, лишь формально объявив войну. Ничего не помогло. Шантажист только наглеет еще больше. Значит, в какой-то момент нужно дать ему по ушам. Чтобы остановился и опомнился. Чтобы почувствовал вашу силу.
Я ведь точно знаю, что эти сволочи не пойдут в полицию. И они знают, что я тоже не пойду. Таким образом, мы знаем друг о друге самое главное: обеим сторонам не нужно вмешательство третьей силы. Остается рассчитывать только на себя.
Глядя на своих преследователей, я терпеливо жду. Мой старый знакомый, которого я еще в прошлый раз назвал Оглоблей, входит в левый зал, чтобы найти нас троих. И очевидно, видит, что в зале сидят только мои дети. Через минуту он появляется во дворе и объясняет своему напарнику, что меня там нет. Я вижу, как они взволнованы. Все-таки боятся, что я сдам их полиции. Напарник Оглобли спешит во второй зал, а этот сукин сын начинает осматривать дворик, и я вижу, как он направляется ко мне. Закрыв дверцу, я прохожу в одну из трех кабинок, чтобы подождать там моего визави. Через несколько секунд он осторожно открывает двери. Я слышу его мягкие шаги. В прошлый раз он также неожиданно возник у меня за спиной. Ничего, теперь он будет играть по моим правилам.
У меня действительно нет с собой оружия, но небольшой кастет я приготовил. Для однорукого инвалида крайне важно усилить свою единственную руку, чтобы достойно встретить противника. Оглобля подходит к кабинкам. Он останавливается и наклоняется, чтобы посмотреть, кто именно в них есть. Потом открывает дверцу первой. Я нахожусь в третьей. Пусть подойдет поближе.
Он направляется дальше. Если собрать все кадры из американских фильмов, где действие происходит в туалетах, то может получиться многосерийная «сага о туалетах». Там убивают, насилуют, переодеваются, любят, ошибаются и тому подобная дребедень. На самом деле это происходит из-за полиции, когда нельзя драться или устраивать дебош в общественном помещении, рискуя быть арестованным.
Оглобля открывает дверцу второй кабинки. Пусть подойдет поближе. В конце концов давно нужно показать этим подонкам, что я их не боюсь. Может быть, тогда они отстанут. Если не успокоятся и в этом случае, то тогда придется в очередной раз исчезнуть. Отправить Сашу в Сиэтл, а нам с Костей куда-нибудь скрыться. Правда, придется оставить дом, машины, самолет, в общем, все, что я нажил за последние шесть лет. Хотя нет, не нажил. Скорее, купил на не очень
Оглобля наконец подходит к моей кабинке. У него уже более уверенные шаги. Он полагает, что меня здесь нет. Открывает дверцу, и в этот момент я обрушиваю на него кастет. Удар получился отменным. Он пошатнулся и упал на колени. Я еще раз бью его в скулу, в лошадиную скулу, которая снилась мне последние несколько дней, пока я ждал Костю. Он падает на пол. Вот так-то лучше. Ботинки у меня тяжелые, теперь ему будет труднее защищаться.
С каким наслаждением я бью его по почкам! Пусть вспомнит, как избивал меня. По лицу, правда, не бил. Им важно было сохранить мое лицо в порядке, чтобы я мог беспрепятственно выполнить их «заказ». Но спина у меня болела еще дней десять. Зато я не обязан беречь лицо своего преследователя. И поэтому я с удовольствием заезжаю ему ботинком в физиономию, чтобы он почувствовал, как это больно. Кажется, я сломал ему нос. Еще несколько ударов — и я немного успокоюсь.
— Хватит за мной ходить, — говорю я по-русски, чтобы Оглобля лучше понял, — хватит меня преследовать, гнида лагерная. Если еще раз я увижу вас около своего дома, я отстреляю вам конечности. Мы уже обо всем договорились с Барлоу, и я не хочу видеть у себя на хвосте такую падаль, как ты.
Я еще несколько раз бью его по вздрагивающему телу. Вот теперь все нормально. Теперь я вернул себе одно очко. Остается дождаться его напарника. Тот уже спешит к туалету, когда я поворачиваюсь, чтобы вымыть руки. Конечно, левую руку я могу не мыть, но этот тип даже не соображает, что же происходит. Он врывается в туалет и видит моя спину, а потом своего напарника, лежащего на полу в крови. Конечно, он бросается к Оглобле. Психологически все рассчитано правильно. Если человек показывает вам свою спину, значит, он не опасен и вас не боится. Просто напарник Оглобли не изучал психологию. А я изучал. Он делает шаг к Оглобле, потом оглядывается по сторонам. Я наблюдаю за ним, глядя в зеркало. И в тот момент, когда он наконец соображает, что именно произошло, и поворачивает голову ко мне, я разворачиваюсь и, вложив в удар все тело, достаю его хорошо поставленным ударом. Он отлетает к стене и падает на пол без сознания. Вот и все. Теперь у нас есть минут двадцать — двадцать пять. А может, и больше, пока Оглобля приведет себя в порядок. Я наклоняюсь к нему. Его напарник лежит без сознания под писсуаром. Это как раз идеальное место для такого подонка.
— Слушай внимательно, — говорю я Оглобле, поднимая его голову за редкие волосы, — хватит меня преследовать. Хватит меня доставать. Я не люблю, когда за мной следят. Чем вы занимаетесь, это ваше дело. А меня оставьте в покое. Так будет удобнее и для вас, и для меня. Иначе в следующий раз я кого-нибудь убью. Все понял?
Он стонет и из его разбитых губ я слышу, что он меня понял. Вот это другое дело. Напоследок я с силой опускаю его голову на пол с таким расчетом, чтобы еще немного его оглушить. Потом быстро проверяю его одежду. Достаю мобильный телефон и ключи от машины. У его напарника тоже забираю мобильный телефон и неожиданно обнаруживаю пистолет. Вот это номер! Эти мерзавцы уже не боятся ездить по Америке с оружием в кармане! Я долго смотрю на пистолет. Брать его с собой немыслимо. И не только потому, что меня могут задержать. Этот пистолет вполне может числиться в розыске, на нем может висеть какое-нибудь преступление. Нет, такая вещь мне не нужна. Но и оставлять ее здесь тоже нельзя. Выброшу где-нибудь по дороге. Я стираю свои отпечатки пальцев с пистолета и, завернув его в носовой платок, опускаю в карман.
После этого я выхожу из туалета. Посетителей в такое время немного, и если даже найдут моих преследователей, понадобится минимум полчаса, чтобы привести их в порядок. Мобильные телефоны мне нужны, чтобы проверить, куда в последние два часа звонили эти ребята. Я выхожу во дворик, достаю свой телефон и переписываю все номера с их телефонов. После чего отключаю оба аппарата и выбрасываю в ведро для мусора. Нет, это неправильно. Телефоны нужно разбить и бросить рядом с ними. Иначе Барлоу может заподозрить, что я устроил шоу именно для того, чтобы списать номера телефонов с их аппаратов. Я возвращаюсь и бросаю телефоны рядом с ними. Теперь это выглядит как акт личной мести этим подонкам.