Исповедь Стража
Шрифт:
Однако Унголиант в Арду он таки призвал. А она — воплощенная Пустота.
Борондир ответил — воплощенное может быть уничтожено, что в конце концов и вышло.
Я спросил — стало быть, звезда Эарендил — это не-Свет?
Борондир ответил — нет, это именно Свет, поскольку Пустота была побеждена, уничтожена кровью Берена — Человека, Лютиэн — эльфа и Мелькора — Валы. Всем это стоило жизни.
Честно говоря, я был в странном состоянии. Я даже не могу сейчас его описать. И не стану.
…А страницы шелестят и шелестят. Иногда словно осенние листья под ногою, иногда звонко, как прогоревшие угли, иногда
Пергамент. Ах'энн. Название вписано другой рукой, как и многие заголовки этой Книги. Похоже на страницы из чьего-то дневника или воспоминания.
АЛХОР-ЭРН — ВОЛК-ОДИНОЧЕСТВО
Тепло угасало. Близилась зима. Близилась — но еще была далеко. Еще долго будет туман в низинах, а трава не скоро пожухнет, и не скоро в клочья поблекшего ковыля набьется снежная крупа. Еще не падают листья, хотя леса уже светлы…
Одиночество.
Самый страшный собеседник — ты сам. Этот собеседник видит ложь, его не обманешь, сколько ни уговаривай — не убедишь.
— Он приказал мне уходить.
— А ты и обрадовался? Такой удобный приказ! Такой послушный ученик!
— Нет.
— Тогда почему же так охотно ушел?
— А это что-нибудь изменило бы? Ничего. Только не осталось бы вообще никого. И ничего. И все было бы зря. Все, что он сделал.
— А что он сделал-то? Ты сам-то можешь сказать? Думаешь, ты сумеешь что-то продолжить?
— Я не хочу и не могу ни судить, ни взвешивать. Мне было хорошо среди Эллери. Они меня любили — и я любил их. Разве этого мало? Я не хочу думать, правильно ли все было и ради чего. И что я буду делать теперь.
— Значит, теперь тебе нечего и некого любить? И что? Теперь опустишь руки? Все пропало? Незачем жить и делать что-то вообще? Так?
— Не знаю. Не знаю. Не хочу думать.
— Не хочешь? Они любили тебя — а ты ушел, когда они умирали.
— Я учил их защищать себя.
— И что? Им это помогло? А если бы они просто сдались — может, они остались бы жить?
— Не знаю.
— А если бы вы оба — и твой учитель, и ты, сдались бы на милость Валар — может, ИХ оставили бы жить?
— Не знаю!
— Ты так легко принял чужую жертву, ученик.
— Он приказал мне! Если бы я не ушел — кто продолжил бы?
— А что ты собираешься продолжать? Что? Ты сам хоть что-то можешь? И с кем? И зачем? Чтобы кончилось точно так же?
— Не знаю!
— И почему ты думаешь, что ты — избран? Что именно ты способен что-то сделать вообще? Почему ты не сказал — пусть уйдут другие? Пусть они хранят твое учение, пусть они творят — ведь все делалось именно для НИХ. А ты — принял. Как принимал
— Не знаю! Он велел — мне… Я не мог медлить… Я же вернулся, я здесь!
— И что? Поздно. Поздно! Время не поворачивается вспять. Этого не можешь ни ты, ни он. Все кончено.
— Нет! Замолчи!
— Кто — замолчи? Я — это ты. Ты можешь разделить себя на две половины? А?
— Не могу. Не могу! Замолчи! Да, может, я сделал страшную ошибку. И я — не избран. Но сейчас остался только я. И те восемь. И я сделаю, что могу…
— А что ты можешь? А?
— Не знаю!!!
Возвращаться туда, где ты некогда был счастлив, — тяжело. Он впервые испытал это, когда дождливым вечером вернулся в Долину, которую уже нельзя было назвать Лаан Гэлломэ. Там ничего не было. Даже мертвых. Только черная земля, покрытая маленькими холмиками. Это была не та долина. Просто совершенно иное место. Та была где-то еще. Неестественное спокойствие овладело им. Конечно, это не то место. Долина есть — где-то еще. Он найдет. Он снова увидит деревянный город, снова будут все друзья, снова, снова…
Мертвый покой. Отрешенное спокойствие безумия. Как каменное изваяние он сидел на земле, не закрывая глаз, — но видел не то, что было вокруг…
Он не запоминал видений. Он просто отделился от сущего. Погрузился в то, чего уже нет — и не будет. И его — его нынешнего нет. Вообще никогда не было. Ничего…
Глухое ворчание вывело его из оцепенения. Зверь. Зверь разрывал землю. Это был непонятный зверь — он никогда не видел таких. Он не мог вспомнить его имени. В нем было что-то чуждое, не присущее этому миру… Чудовищное порождение Весны Арты…
Откуда я это знаю?
Зверь поднял на него горящие красные глаза. Оскалился. Шерсть на загривке стала дыбом. И какой-то черный вихрь закружился в голове… Зрение обострилось. В нос ударил запах чужого страха и ярости. Все вокруг стало немного иным — ярче, отчетливее, проще. И мысли как бы отошли куда-то вглубь — осталась только ярость и жажда крови. Чужак посмел прийти сюда. Зверь попятился, прижал уши, но не уступил.
«Уходи».
«Это моя добыча».
«Ты не тронешь их, трупоед».
«Они умерли. Им все равно. А я голоден».
«Ты не тронешь их».
«Я возьму свое, и ты мне не помешаешь».
«Я убью тебя».
«Нет. Я».
Когда безумие отпустило, он увидел у своих ног тварь с разорванной глоткой. На губах — вкус крови. Сердце дико колотится. С неба немигающе смотрела равнодушным желтым оком тихая луна. И он понял. Он упал на землю — и завыл. Завыл, и из лесов ответили воем волки. Они пришли и смотрели на него, как на вожака. Он поднялся с земли — волком.
Огромный черный волк зарычал, и остальные, поскуливая, потрусили прочь. Вожак не хочет их видеть. Вожак запрещает им заходить в долину. Так хочет вожак. Волки растворились во тьме.
То, что было до , — как бы отдалилось, отгородилось прозрачной, но прочной стеной. Он помнил все, что было, но сейчас эта память была какой-то далекой, и даже когда он пытался, замерев и отрешившись от мира, вызвать перед собой зримые картины былого — не получалось. Словно остывший след. И волк тосковал, сам не понимая, почему. Он знал только одно — в Долину никто не войдет.