Исправить
Шрифт:
Мне конец. Я уже ходячий мертвец. Или сидячий. Какая, к черту, теперь разница? Глубоко вдохнув, я заставляю себя признаться.
— Есть кое-что, о чем я умолчал. Шэрон была уверена в обратном, потому что я солгал ей, чтобы она отвязалась от меня со своими вопросами.
Пейдж с опаской смотрит на меня.
Черт возьми! Я потираю губы рукой. Боюсь, что теперь все станет только хуже. Чувствуя, что это мой последний шанс оправдаться, говорю.
— Детка, все уже в прошлом. Думаю, если ты готова простить меня за все остальное, а мне хочется верить, что
— Можешь просто сказать, что ты наделал? — требует она.
Она права. Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох.
— Помнишь, когда Эллиоту было чуть больше месяца, я взял выходной и отправил тебя в SPA отдохнуть и расслабиться?
Она хмурит брови. — Помню…
— В тот день я отвез его в клинику, чтобы сделать тест на отцовство.
— Что? — бормочет она, непонимающе распахнув глаза. — Ты… что?
— Мне просто нужно было удостовериться. — я ненавижу умоляющий тон, которым вынужден оправдываться. Ненавижу, что мне вообще приходится оправдываться. — Ничего страшного же не случилось. У него просто взяли мазок изо рта и все…
— Ничего страшного? — ошеломленно повторяет за мной она. — Ты обманул меня, потащил нашего грудного малыша в кишащую микробами клинику, и все для того, чтобы там ему засунули тампон в рот… Чего ради? Чтобы подпитать свою паранойю?
Я качаю головой, а между тем, мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
— Детка, я не горжусь этим. Чертовски глупый поступок. Прости.
Я не удивлен, что она не интересуется результатами теста. Конечно, она их знает, как никто другой. Если только ее не похитили во сне и не оплодотворили инопланетяне, вероятность того, что Эллиот не мой, равна нулю.
Впрочем, я тоже это знаю. Теперь.
Я хочу взять ее за руку, но она с отвращением отшатывается от меня.
— Так вот в чем дело? Надеюсь, это все крайности, о которых она упомянула?
Меня так и подмывает сказать: «Да». Но, к сожалению, Шэрон употребила множественное число, а Пейдж слишком проницательна, чтобы не заметить такое.
— Нет, — говорю я, и мне интересно, то спокойствие, которое внезапно охватывает меня, это то же чувство, которое испытывают приговоренные к смертной казни? Принятие неизбежности?
— Результатов теста мне было недостаточно и несколько месяцев спустя… — я крепко стискиваю зубы. — Я нанял детектива проследить за тобой.
Она дергается, как от удара и недоумение застывает на ее лице.
— Ты что, издеваешься надо мной? — она спрашивает так тихо, будто у нее совсем не осталось сил. Затем она, словно получает прилив сил и заходится в крике: — Ты, блядь, издеваешься надо мной?
— Прости. — это все, что я могу сказать. — Прости, прости, мне так чертовски жаль.
Из ее горла вырывается сдавленный звук.
— Кто-то следил за мной? — с недоверием спрашивает она. — Как долго?
— Пару недель. Потом он уверил меня, что ты не изменяешь, и на этом все закончилось.
— Что ты хочешь этим сказать? — Она усмехается и в ее глазах проскальзывает
— Да. Именно так и ведется слежка. — Я понимаю, что это прозвучало немного язвительно, поэтому спешу извиниться, натянув улыбку. Как будто это может хоть что-то спасти.
Я идиот. Идиот и мудила. Вероятно, в скором времени еще и разведенный идиот и мудила.
Шэрон, нахмурив лоб, наблюдает за происходящим с молчаливой серьезностью. Просто образец материнской заботы.
— Кто был тем детективом? — внезапно спрашивает Пейдж с подозрением в голосе.
Мой желудок скручивает от боли, и я заставляю себя посмотреть ей в глаза.
— Это имеет значение?
Выражение ее лица становится жестким.
— Кто. Это. Был?
Если я сейчас признаюсь, то собственноручно забью последний гвоздь в крышку своего гроба. Можно начинать играть похоронный марш, потому что я не могу выдавить из себя ни слова.
Да этого и не нужно.
Ей все уже понятно и так.
— Боже мой, — с шумом выдыхает она, и гримаса отчаяния возникает на ее лице, когда она осознает правду. — Как ты мог на это пойти? Блядь, да как ты… посмел. Как… — она почти задыхается. — Скажи мне, кто это был. Мне нужно услышать это от тебя.
Я потираю лицо обеими руками и морщусь, когда мне приходится подтвердить ее догадку.
— Это был мой отец.
Зажмурив глаза, я слышу ее прерывистое сердитое дыхание, затем чувствую, как пружинят рядом со мной диванные подушки, когда она срывается с места.
— Ты насквозь испорченный, сумасшедший, лживый и эгоистичный кусок дерьма!
Каждое слово ощущается как удар по яйцам, вызывая агонию, тошноту и головокружение. Никогда прежде мне не доводилось слышать от нее подобного крика, так близкого к истерике. Закрыв ладонью рот, я не отвожу от нее взгляд, но вижу только размытый контур, потому что мои глаза наполняются слезами.
— Пейдж, — пытается успокоить ее Шэрон. — Попытайтесь взять себя в руки.
— Нет, — выплевывает моя жена, и сквозь пелену слез я вижу, как она резко поворачивается к Шэрон и обвиняюще тычет в нее пальцем. — Нет, потому что он и вам солгал. Не пытайтесь заставить меня успокоиться. Я не хочу брать себя в руки. Не надо сидеть там с умным видом и делать вид, что все вокруг нормальные, а это я веду себя неразумно.
— Я этого не говорила, — спокойно отвечает психотерапевт.
— Но это же вы, после того как он признался вам в этом, уверили его, что все нормально? — Пейдж продолжает бушевать. — Что его можно оправдать, потому что его мать изменяла отцу, а потом и вовсе бросила их? Если это так, то вы ни черта ни смыслите в своей работе! Это ненормально. Это не нормально.
Я пытаюсь сморгнуть скопившиеся слезы и когда они стекают по щекам, начинаю раздраженно вытирать их сжатыми кулаками. Наконец я могу довольно четко рассмотреть Пейдж, ее раскрасневшееся сердитым румянцем лицо и то, как она выговаривает Шэрон.