Исправить
Шрифт:
— У тебя есть Джей, — хоть как-то пытаюсь ее утешить.
— Конечно, — даже в темноте я вижу, как она довольно улыбается. — Вот уж кто точно ничего не боится.
— Он боится потерять тебя.
Она громко вздыхает и у меня сжимается сердце. Слава Богу, что есть Джей. После того как парень, студенческая любовь Мии, изменил ей и бросил, она на долгие годы застряла в пучине одиночества. Я ненавидела то, что почти разрушило ее и отчего она, казалось, не могла двигаться дальше.
И от этого мне вдвойне приятней видеть то, как она счастлива сейчас. Каждый раз, когда я вижу Джея, мне хочется
— Знаешь, я очень сильно беспокоюсь о тебе, — тихо замечает Миа. — Может поэтому мне не хочется уезжать прямо сейчас.
Так я и думала! Ну уж нет. Это я старшая сестра, та кто обо всех переживает и обо всем заботится.
— Я в порядке, — обнимаю и пытаюсь ее приободрить. Она кладет голову мне на плечо, и мы долго стоим в темноте, прижавшись друг к другу. Наконец, я не выдерживаю: — Ужасно хочу спать.
Я выхожу из кухни, и слышу позади шаги босых ног своей сестры. Поднимаясь по лестнице, Миа решает поддразнить меня и бросает шутливо:
— Кстати, о сегодняшнем разговоре с родителями…
— Пожалуйста, не напоминай, — со стоном морщусь я. — Уверена, папа больше не сможет относиться ко мне, как прежде.
— Перестань, — усмехается она. — Какое ему до этого дело? Ведет себя как ребенок.
С этим не поспоришь… Хотя меня все еще душат муки совести. Я папина дочка, с головы до ног. Мне невыносимо думать, что теперь наши отношения изменятся. Как будто я драгоценный и нежно любимый раритетный автомобиль, который он бережно хранил в своем гараже в течение многих лет, и вдруг обнаружил, что его кто-то взял и сделал на нем вмятину. Будто он наконец понял, что его любимицу дочь, его дорогую малышку, прибрал к своим рукам Логан.
Логан и его чудесные и такие развратные руки. Те, что причиняют мне боль. И я хочу этого снова и снова.
— Прости, — Миа поворачивается ко мне на верхней ступеньке лестницы. Здесь больше света, и я вижу сожаление, проскользнувшее в ее глазах. — Мне жаль, что мы сегодня заставили тебя пройти через это. Просто… нам нужны были ответы. Ты понимаешь?
— Я понимаю, — мне очень хочется успокоить ее. Однако я должна кое-что добавить. Но что? Поколебавшись, я наконец признаюсь: — Он не абьюзер. Просто немного запутался. И я все еще люблю его.
Так. Я произнесла вслух, что все еще люблю своего мужа. Я думала, скажи я такое и мир остановится, однако мое признание прозвучало так… естественно. Будто все встало на свои места. Я люблю его, хочу его, и он мне нужен. Без него я чувствую себя неполноценной.
— Поверь мне, — сухо говорит Миа, — уж кто-кто, а я знаю, каково это. Она смотрит в конец коридора на дверь своей спальни. — Пойду, пожалуй, разбужу Джея.
Я приподнимаю брови. — Он не будет против?
— Нет. У него дурацкий график на работе. Так что мне строго-настрого приказано будить его в любое время дня и ночи. А я не хочу его злить, так что… — она пожимает плечами и улыбается.
Закатив глаза, я следую за ней по коридору в свою старую комнату.
— Только, пожалуйста, не шумите очень сильно. Кровать в твоей комнате такая скрипучая.
— Ага, — хихикая через плечо, Миа берется
Что бы это ни значило, я не хочу знать подробности.
Дождавшись пока за ней закроется дверь, я проскальзываю к себе и осторожно пробираюсь к кровати. И вжимаю голову в плечи, когда старенький матрас со вздохом прогибается подо мной. Забираюсь под одеяло и лежу неподвижно, задержав дыхание. Сегодня меня определенно нельзя назвать примерной матерью. Бросила детей одних, а сама сбежала потрахаться.
— Мамулечка? — раздается слабый и сонный голос.
Черт! Это Фрейя. Поморщившись, я шепчу:
— Милая, я тебя разбудила? Прости…
— Можно мне лечь с тобой?
— Ну, конечно. — как я могу отказать, когда моя большая девочка хочет спать, в обнимку со мной? Я не только не против, но очень даже за. Когда еще выпадет подобная удача?
Раздается громкое шуршание, потом торопливые шаги и ее худенькое разгоряченное со сна тельце проскальзывает под одеяло. Я протягиваю руку, чтобы она могла положить на нее голову, и обнимаю, как только она устраивается поудобнее.
Боже, какая она уже большая. Всякий раз я поражаюсь этому снова и снова. Когда она успела так вырасти? Казалось, еще вчера это была совсем кроха, а теперь поглядите на нее — почти взрослая девица.
Она ворочается и все никак не может найти себе место. Наконец, вытянув ногу, она замирает и громким шепотом окликает меня:
— Ма-а-м?
—Да, милая? — Я глажу ее по волосам, прижимаюсь к ним носом, вдыхая аромат цветочного шампуня.
— Вы с папой помирились?
От этого неуверенного и почти тревожного вопроса у меня перехватывает дыхание и сжимается желудок. Что ей сказать? Дети думают, что у вас есть ответы на все их вопросы.
— Мы стараемся, — тихо говорю ей.
— Он собирается вернуться домой? — с надеждой спрашивает она.
О, боже! Я не знаю, что ответить и в уме тщательно взвешиваю все варианты. Что если я скажу «да», а это окажется неправдой? А если нет?
— Я не знаю, милая, — выдыхаю я. — Но как только все выяснится, я обязательно тебе об этом скажу, договорились?
После секундной паузы она соглашается со мной.
— Хорошо.
Я удивлена тем, что мой ответ ее удовлетворил, хотя сама ждала разочарования. Но она еще крепче обнимает меня своими удивительно сильными маленькими ручками, зарываясь лицом мне в грудь.
Мы лежим так долго, наше дыхание успокаивается и становится размеренным, она засыпает, а я все не могу уснуть и лежу с широко раскрытыми глазами. Уже за полночь. Восьмилетний ребенок, своим внезапным пробуждением и чередой вопросов, заставил меня задуматься, что я делаю не так. Правильнее было поговорить с девочками сразу по приезду сюда. Беда в том, что я у меня нет для них ясных и четких ответов. Но как долго эта неопределенность может продолжаться?
Фрейя во сне расслабляется, ее дыхание становится ровным и неглубоким, и я перекладываю ее на соседнюю подушку. Затем тянусь к тумбочке за телефоном. У меня подрагивают руки, когда я открываю сообщения и нахожу нашу переписку с Логаном. Неужели я собираюсь это сделать? Зачем мне это нужно? Станет ли после этого все сложнее или, наоборот, проще?