Исправитель. Книга 1. Первомай
Шрифт:
Я протянул руку и взял из мыльницы ярко-розовый кусочек мыла. Поднёс к носу. Сомнений не было, «Земляничное». Как в детдоме. Ну, что же… Это было, как… экскурсия, что ли. Ролевая игра, квест. Учитывая мой телевизионный опыт, ситуация более-менее похожая. Значит, побуду ещё какое-то время Жаровым, за ночь напишу сообщение, а утром отправлюсь обратно. Или днём. Посмотрим, как успею.
Я вытер руки белым вафельным полотенцем и вышел из ванной. Ещё раз покрутил головой, осматриваясь, и шагнул в сторону кухни. Там было пусто. Я окинул
– Нет, он меня с ума сведёт! – воскликнула бабушка, появляясь на кухне. – Ты чего здесь стоишь? Иди в гостиную!
– Думал, может, помочь надо? – улыбнулся я.
Она покачала она головой и тоже разулыбалась:
– Пошли, пошли! Что они там с тобой сделали в Верхотомске твоём? Заморозили совсем? А я ведь предупреждала.
Она повернулась и пошла, так что мне оставалось просто двигать за ней, без риска забуриться куда-нибудь не туда. Впрочем, в такой квартирке особо блуждать негде. Дощечки паркета, уложенного ёлочкой скрипнули под ногами.
– Вообще-то, я не голодный, – заметил я.
– Здравствуйте, не голодный. Это кто же тебя накормил? На рестораны ты вроде не заработал пока. Все командировочные, небось, на торт спустил.
– Не все, – хмыкнул я.
– Богач! Садись давай. Или ты с Женькой встречался?
– Нет, – покачал я головой. – С Женькой не встречался. Он же завтра придёт, вроде?
Бабушка Саши Жарова чуть нахмурила брови и странно на меня глянула, но ничего не сказала. Я уселся за стол. Удивительное дело, я не чувствовал никакой неловкости, будто пришёл в гости. В гости к своей бабушке.
Правда, свою бабушку я никогда не видел. Ни одну, ни другую. И родителей тоже. В детстве представлял, как приду к ней, она блинов напечёт, пирогов, голубцов наделает. В детдоме не до деликатесов было. Так что, на пути к осуществлению детской мечты я мгновенно забыл и про рыбу фиш и про остальные яства семейства Кофманов.
– Какой-то ты странный сегодня, – пожала плечами бабушка и сняла крышку красивой фарфоровой супницы.
Там были ровно уложены маленькие, как калиброванные, голубчики, залитые густым сметанно-грибным соусом.
– Ого, какой аромат, – восхитился я.
– Ну, то-то же, – кивнула бабушка. – Сколько? Четыре?
– Нет, всё-таки два для начала.
– Не морочь.
Она положила четыре голубца и горку картофельного пюре.
– Огурчики бери солёные.
Я посмотрел ей в глаза. От них разбегались добрые лучики морщинок. Глянул на мелкие кудри, подколотые чёрными невидимками, на шёлковую блузу, на натруженные руки, оглядел эту немолодую женщину и буквально физически почувствовал волну любви, исходящую от неё.
И стыд. Стыд я тоже почувствовал. Забрался, понимаешь, в чужое тело, сидел здесь, принимал эту любовь, предназначавшуюся совсем другому человеку, и даже
Ладно, Жаров, скоро уйду. Имею же я право хоть денёк прошлым насладиться за две спасённые души?
– Ну, ты чего, Саня? – уже совсем другим, тёплым и проникновенным голосом спросила бабушка. – С Женькой поцапался?
– Нет, всё нормально. Правда.
– Ну, ешь тогда, ешь. Для тебя старалась.
Я кивнул и отпилил кусочек голубца. Молодой сильный организм был способен и на второй ужин.
Еда была восхитительной. И появившаяся на столе вишнёвая наливочка тоже была отменной. Бабушка рассказывала о своих приятельницах и о наших родственниках в Ленинграде и Коврове. О соседе по даче, о том, что сегодня выбрасывали в универсаме, о пьяном слесаре и о письме от фронтовой подруги, похоронившей мужа.
Я сидел, ел, пил, слушал, кивал, и мне было хорошо. Я тайком осматривал комнату, невысокий сервант с полированными дверками и хрустальными фужерами, книжные полки над раскладным диваном, старый телевизор на тоненьких ножках, спицы и пряжу на журнальном столике и фотографии на стене.
Мужчина и женщина. А ещё мальчик. В мальчике я узнал Жарова, а это, судя по всему, были его родители. Поймав мой взгляд, бабушка вдруг замолчала и тоже посмотрела на портреты, а потом неожиданно… всхлипнула.
– Бабуль, – нахмурился я.
Значит, Саня без родителей рос… С бабушкой, наверное…
– Ничего, – кивнула она и смахнула слезу. – Ничего, Саня, ничего.
Она встала, подошла к стене, поправила чуть покосившийся женский портрет, вернулась к столу зашла ко мне за спину, наклонилась и обняла.
– Долго ты там ещё в своём Верхотомске околачиваться будешь? – тихонько спросила она. – Сколько ещё тебе осталось по распределению этому дурацкому? Всё вредность твоя.
– Недолго, – выдавил я, проглатывая комок, ставший в горле. – Чуть-чуть ещё.
– Смотри, досидишься там, самой уж чуть-чуть осталось. Умру, а ты не прописан. Уйдёт квартира, будешь по чужим углам мыкаться.
– Что значит «умру»? Ещё лет тридцать придётся подождать!
– Оптимист!
Она вздохнула, выпустила меня из объятий и начала собирать посуду.
– Плохо поел. Отвратительно.
Я тоже поднялся, начал помогать.
– Сиди! – скомандовала бабушка. – Командированный. Ты нынче в гостях. Так что сиди. Сейчас пирог принесу, как ты любишь. С яблоками.
– Ой, давай пирог на праздник оставим. Я уже не смогу.
– Ну чай-то будешь пить? С твоими травами таёжными.
– Чай буду. Чай – это хорошо.
Пока бабушка звякала посудой на кухне, я поднялся и заглянул в комнату, в которую вела дверь из гостиной. Это была её спальня. Понятно. Кровать, шифоньер, всё просто, ничего особенного. Кроме одной вещи. На столе стояла печатная машинка в аккуратном чемоданчике. Отлично! С машинкой я гораздо быстрее управлюсь.