Исправленному верить (сборник)

Перумов Ник

Второй раз он очнулся на операционном столе и снова слышал голоса над собой, чувствовал холод рук и инструментов, но боль уходила…

Третий раз он очнулся в палате от крика: «Папа!»

– Эллинор, зайка…

– Осторожно, – посоветовал кто-то, и Георгий с трудом оторвал взгляд от заплаканного личика дочери. – Аккуратно поцелуй его, и пойдём.

Элли послушалась, оставив мокрую дорожку на его щеке. Мариам последовала её примеру, шепнув в его ухо: «Очень люблю тебя. Нас отправляют домой».

– Пойдём, – позвал имперец, и Георгий, наконец, увидел и его тоже, но мельком. Он не мог и не хотел отвести взгляда от жены, от дочки с её куклой.

– Господин офицер!

Мариам вздрогнула и попыталась схватить дочку за руку, но та уже подошла к имперцу:

– Господин офицер,

пожалуйста, вы не отдадите Танни Коре? Коре Мирэ-Вайо. Она же вернётся сюда?

– Даже если не вернётся, я передам ей Танни. – То ли имперец знал, что над детьми нельзя смеяться, то ли у него вообще не было чувство юмора, но он даже не улыбнулся.

Элли чмокнула Танни в лоб и передала её собеседнику.

– А можно, папа полетит с нами? Или мы останемся с ним? – попросила девочка.

– Твоему папе нельзя лететь, – объяснил имперец. – Но он тебя догонит через пару недель. Пойдём, вас с мамой уже давно ждут.

Две самые дорогие Георгию женщины вышли из комнаты вслед за своим провожатым. Мариам оглянулась в проходе, прощаясь. На этот раз она крепко держала Эллинор за руку.

Георгий не особенно надеялся на милость имперцев, но на этот раз они честь по чести обменяли пленных, и через месяц он снова был дома. Мариам встретила его со слезами, a Эллинор заявила, что «она ни капли не волновалась», потому что если уж имперский офицер согласился отдать Танни хозяйке, то неужели ж он не отдал бы папу Элли? Втроём они облазили полпланеты, но так и не нашли похожей на Танни куклы, купив Элли взамен рыжего оленёнка и серого гусёнка. А ещё через две недели Георгий был призван обратно в строй – Федерация начала новую атаку Матиссы.

* * *

Мариам всегда считала, что с дочкой ей повезло. Сколько растущих практически без отца детей ударялись в буйство и разгильдяйство, а Эллинор всегда была девочкой доброй и старательной. Она даже училась хорошо и в школу ходила с удовольствием. Иногда на неё, правда, нападали приступы рассеянности, и тогда Мариам делала глубокий вдох и напоминала себе, что четвёртый класс – не выпускной и что у Эллинор будет множество возможностей исправить свои оценки. Ругать девочку за невнимание было жалко и бесполезно – Эллинор переживала из-за своих двоек куда больше родителей.

Но в этот раз, когда Эллинор принесла из школы «родительскую» карточку, Мариам пришлось не только глубоко вдохнуть, но и посчитать до десяти.

– За что у тебя целых две единицы по политическому обзору, Элли? – спросила она наконец дочку.

Против обыкновения, глаза Эллинор не наполнились слезами.

– За правду, – ответила она, доставая из корзинки яблоко. – Я сказала мадам Грималди, что битву у Матиссы выиграли родители моей подруги.

Георгий Виноградов

Ogres Robustus

(они не узнают…)

Из разговоров в Великой Сети

Дюк: Привет любителям потрындеть за происхождение человеков! Все тут помнят, кто такие огры?

Натуралист: Э? Ogres robustus. Правда, есть подозрения, что надо бы не Ogres, а Homo. Здоровенный такой разумный примат. Большой и сильный. Второй наш конкурент на этой благословенной планете. Умел делать большие дубины, но луков, к счастью, не изобрёл, а потому вымер…

Дюк: Так вот, новость. Генетики сумели добыть ДНК из найденных костей огров…

Северянин: И что?

Дюк: Выделили характерные маркеры. А потом посмотрели генотип нынешних людей. Наш с вами генотип. И знаете, что они там нашли?;))

Белые мухи кружатся над тёмными елями, и кое-где землю уже засыпало белым. Зима на носу. Последняя наша зима, если мы будем ждать её тут… и, боюсь, одна из последних, если тут мы её ждать не будем. И поэтому мы не будем, ибо бои всё-таки можно выиграть, а снег победит наверняка. Собственно, всё уже решено,

и завтра… какое завтра, сегодня уже, мы уходим. На Юг, за перевалы. На Юг, где нет хвойных лесов, нет сиреневых просторов, от которых кружится голова, где между горами и Проливом лежат болота, но между болотами и горами, среди поросших каштанами взгорий, наш поредевший народ сможет жить. Пережить, переждать, – вдруг да устанет Повелитель Снегов, и уберётся назад, к себе, за Холодный Туман, – и вернуться назад, дождаться и вернуться. Ведь могли бы, могли, пусть не мы, а дети или внуки наши, но переждали бы, пережили – если бы не те. А сейчас – это большой вопрос, очень большой, уцелеем мы там, с такими-то соседями, или нет. И, боюсь, хотим мы того или нет, ответ на него придётся искать в годах жестокой резни, и холодная кровь будет мешаться с горячей… Но это всё будет потом, за перевалом. А сейчас, пока хмурые женщины собирают остатки того, что нам нести с собой, у Охотников нашлось ещё одно дело на дорожку. Поганое дело. Давно, очень давно не возникало нужды вспоминать этот древний закон. Когда племя уходит от голодной смерти, когда припасов всего ничего, а хорошей охоты по пути ждать не приходится, всем не дойти. И не дойти никому, если всё-таки тащить с собой слабых. Поэтому их бросают. Жестокая необходимость. Понятная необходимость. Дрянь. Но иначе нельзя. Сначала недавно рождённых детей, в которых ещё нету смысла. Если удастся дойти до еды, женщины родят новых. Потом стариков, которые обессилели. Потом, если станет совсем худо, придёт черёд охотников. Женщин, способных рожать, будут беречь до последнего, без них не будет возрождения, и племя перестанет существовать… Ох, как бы я хотел не вспоминать про этот закон никогда! Любой бы из нас хотел. Но Вождь прав, такое время пришло. Вождь приказал. Сначала детей. И, пока остальные готовятся к пути, десяток охотников несёт пищащие свёртки через замерзающий лес. В священную рощу, велел Вождь. Пусть даже мы потеряем день. Быть может, если дети племени останутся под старыми дубами, Предки легче простят нас за них. Но вот здесь я сделаю по-своему. Я веду охотников не туда. Да и живы ли ещё те дубы?

– Чуешь дым? Тут есть стоянка Пришлых. Вон там, за перелеском.

– Пришлых?! Так какого…

– Одна из последних. Её нашли уже тогда, когда мы поняли, что уйдём. Вождь решил не связываться. Незачем.

…Вождь так, конечно, действительно решил. Не сразу, сначала-то он вскинулся почесать кулаки. Но тут я ему сказал, что в пути каждый раненный в стычке будет стократ обузой, а этих Пришлых мы больше всё равно не увидим. И Вождь согласился оставить их в покое. Знал бы он, что я не о раненых думал. Знал бы он, как нам повезло, что такая стоянка вообще нашлась…

– Не думал, что они вообще остались в этих лесах.

– Эти, похоже, последние. Мы придавили их очень хорошо.

Слишком хорошо, думаю я сейчас. Хотя парой зим раньше я был бы этому рад.

– Ну это ж мы! Раз уж взялись. Тем более за дело. Зря они били нашу дичь в наших лесах! И нечестно били…

– Зато мы остались верны Старой Охоте. Может, тоже зря? Нет, догнать оленя и придушить его руками – это замечательно. Для праздников. Но ведь мясо нужно каждый день. А они… они не стесняются брать зверя хитростью. И вот результат: они, слабаки, едят и тогда, когда мы голодаем…

Говорить, что Пришлые ели тогда, когда мы голодали, попросту потому, что они намного, намного умнее нас, я не стал. Незачем бередить незажившие раны перед прощанием. Вряд ли нам, Настоящим, повезёт ещё раз увидеть эти места. И Пришлых. Пришлые… Если верить сказкам, когда-то мы вышли из тех же Жёлтых Земель, что лежат за Большим Проливом, из которых явились и они. Но к тому времени, когда Пришлые переправились через Пролив и миновали болота, мы уже давно прошли горы и заселили здесь все леса. Нет, всем легендам о Счастливых Веках не верю даже я, но Настоящие жили тогда хорошо и благодушно. И когда первые поселения этих слабаков, этой бледной немочи возникли по нашу сторону от перевалов, мы только хмыкнули. Пускай их. Малорослые, слабые, тонкокостные. Любой Охотник раскидает десяток таких, не запыхавшись. Пусть себе ловят лягушек и сусликов, оленя им всё равно не догнать…