Исправляя ошибки
Шрифт:
Энакин пожимает плечами и неловко улыбается, стараясь обратить свой рассказ в шутку, но выходит у него паршиво. И кажется, вскоре он сам понимает это, поскольку выражение его лица становится вдруг каким-то смущенными, как бы извиняющимся.
Он продолжает:
— Когда Вейдер понял, что не сможет избавиться от меня, он пошел иным путем, начав лгать себе и окружающим, что он убил Энакина Скайуокера. Что он полностью поглощен Тьмой и невосприимчив к соблазнам Света. Временами, должно быть, верил и он сам, но в глубине души всегда знал, что это не так. И чем больше он отстаивал свою ложь, чем яростнее убеждал в ней целый свет, тем отчетливее понимал, что все это — не более чем жалкий самообман. Тебе ведь это знакомо, Бен?
Бен не способен выдавить ни слова в ответ. Его плечи сотрясаются от сдавленных рыданий.
Призрак дотрагивается до его здорового плеча, стараясь успокоить, подбодрить. Его рука проходит сквозь живую плоть, но Бен все же чувствует это легкое касание, исполненное ласковой теплоты: широкая ладонь ложится на его кожу, даря спокойствие и уверенность.
— Расскажи мне о своей матери, — просьба Энакина звучит немного неуверенно. — Она… она просила за тебя. В первый раз она обращалась ко мне. Быть может, не сделай она этого, я так и не сумел бы достучаться до тебя.
— Почему же?
— Это трудно объяснить. Призраки Силы существуют в иной реальности, нежели те, кто еще жив. Мы не можем быть повседневной частью вашей жизни, и лишь иногда, в самом крайнем случае даем о себе знать. Наши родные, помнящие нас и любящие — своего рода, маяки, указывающие нам путь сквозь движение Силы. Их молитвы делают нас более живыми. Но мы не закончили… прошу тебя, расскажи мне о Лее. Знаешь, ее рождение стало для меня неожиданностью. Во время беременности Падме я был слишком взвинчен и зациклен на своих видениях; меня тревожила только жена, о ребенке я почти не думал, но иной раз мне все же казалось… да нет, я отчетливо ощущал мальчика. Только Люка. И между собой, говоря о ребенке, мы всегда называли его «малыш», ненарочно наделяя в своих словах мужским полом. Полагаю, Вейдер, множество раз видевший Лею — сперва в Имперском сенате, а позднее и в эпицентре войны, — не узнал в ней свою кровь лишь потому, что подобная мысль просто не приходила ему в голову. Впрочем, кое-что он все же заподозрил, но слишком быстро отогнал эти подозрения. Я уверен, что, впервые увидев леди Органу, приемную дочь альдераанской королевской четы, он испытал примерно то же смущение, что и при встрече с тобой. Он подумал, что так могло бы выглядеть его дитя… Лея, и ты вместе с нею, — вы стали для меня неожиданным даром Силы. Даром, который я не заслужил.
Бен проглатывает тяжелый ком и принимается негромко говорить. Он рассказывает о том, какой помнит свою мать: эгоистичной, властной, горделивой, дерганой, грубой, несмотря на аристократичное воспитание, которым она гордилась всю жизнь; но вместе с этим он вспоминает и другое — нежную улыбку, тонкие, изящные, всегда ухоженные руки, источающие особое, родное тепло, и сказки погибшего Альдераана, которые Лея когда-то рассказывала ему на ночь. Это те воспоминания, которые он старался выжечь из своей души, все больше ожесточаясь; это память о священном мире детства, куда он хотел навсегда закрыть себе дорогу, пронзая сейбером сердце отца.
— Бывало, магистр Скайуокер говаривал, что Лея, хоть с виду больше похожа на мать, но характер унаследовала твой. А он сам наоборот, получил твою внешность, но материнскую мягкость характера.
— Это так, — соглашается Энакин. — Впрочем, и ты сам похож на Лею, вероятно, больше, чем сам хотел бы, не правда ли? Она так и не простила Вейдера, а ты никогда не простишь ее…
— Я не могу… — выдавливает Кайло, опустив глаза в пол. — Она… она предала меня…
Он всегда ревновал свою мать — к ее работе, к ее занятому образу жизни, к тем, кто ее окружал. Маленькому Бену неизменно казалось, что все это отнимает у него маму; да ведь так, по сути, оно
В тот день, когда она решилась поступить так вероломно с его детской привязанностью и с больной его гордостью, он раз и навсегда возненавидел Лею Органу. Тогда то — а вовсе не в пятнадцатилетнем и не в двадцатидвухлетнем возрасте — внутри него начал рождаться Кайло Рен.
— Я был не намного старше, чем ты, когда моя мать приняла такое же решение, — в этот миг призрак глядит как бы сквозь него — будто это Бен является нематериальным сгустком энергии. Энакин предается воспоминаниям. — Она позволила мне улететь на Корусант в храм джедаев, зная, что там меня ожидает лучшее будущее. Хотя, наверное, мы оба прекрасно понимали, что не увидимся больше. Когда любишь человека, то делаешь, как лучше для него. Даже если поначалу это принесет страдания вам обоим.
Краем сознания Бен поражается: его дед выглядит совсем мальчишкой, младше, чем он сам; и говорит Энакин, казалось, нарочито просто, с оттенком юношеской непосредственности. Однако его слова наполнены величием мудрости и прозорливости даже в большей мере, чем давние проповеди магистра Скайуокера. Пожалуй, в их простоте и кроется нечто, заставляющее к ним прислушаться. Энакин не осуждает своего внука и не пытается читать ему мораль — просто говорит о том, что при жизни успел испытать на собственной шкуре.
— И все же, — упрямо замечает Соло, — твоя мать спросила у тебя согласия прежде, чем навсегда сбыть тебя с рук.
— Да, но для меня как раз это оказалось самым тяжелым, — возражает призрак. — Меня долго не оставляли сомнения. Откажись я тогда, останься с мамой на Татуине… что было бы больнее для нее: расстаться навсегда или быть вместе, зная, что ее сын упустил свой шанс? — Он вновь обращает взгляд к Бену, как бы опомнившись. — Мы и здесь, выходит, с тобой похожи?
Юноша смущенно опускает голову в знак согласия.
… Они продолжают глядеть друг на друга — дед и внук, лед и пламя, мертвый и живой; прошлое и будущее, наконец, услыхавшие друг друга и повстречавшиеся в месте застоя Силы. Они говорят, не переставая — обо всем и ни о чем; беседуют, словно обыкновенные мальчишки; как два заправских приятеля. И странным образом этот разговор становится для Бена спасением от боли и от окончательного помешательства. Присутствие Призрака Силы действует лучше, чем спасительное лекарство, ради порции которого Бену вот уже сколько времени приходится изображать дрессированного зверька. Яд по-прежнему причиняет ему страдания, как и сломанное плечо, и другие следы от недавних побоев — но сейчас вся эта боль как бы притупляется, а на душе у Кайло впервые за много лет становится так хорошо и спокойно, что он готов едва ли не радоваться своему плену. Ведь, не окажись он в Святилище, этой встречи, этого чудесного откровения, вероятнее всего, так и не случилось бы.
Теперь он уже не задумывается, реально ли все происходящее, или его разум всего-навсего вновь заполнен видениями. Да и есть ли смысл задумываться об этом сейчас, когда ему так легко и так приятно?
Бен не замечает того, как засыпает под собственный приглушенный лепет. Он спит недолго, всего около получаса, но его сон крепок и спокоен, и оттого отдых получается полноценным.
Он наблюдает живые, яркие сновидения.
Перед ним человек, которого выбрала сама Сила. Необыкновенного, озаренного невидимым светом любви, бескорыстия, доброты, тепла и нежности. Рожденного на задворках Старой Республики и росшего среди грязи окраинных миров, но сохранившего чистоту сердца. Вот каким был Избранный с самого начала.