Испуг
Шрифт:
Он меня выспрашивал уже третий день.
– Что началось? (Я вдруг становился тупым. Устал…)
– То, о чем мы с вами говорим.
А я едва не переспросил – да, да… ясно… так о чем мы?
– То, о чем мы с вами говорим третий день. Ночные вылазки… То самое, Петр Петрович, ради чего вы сюда к нам пришли.
Я промолчал… Я?.. Ради чего?.. Но я же не больной. Мой случай, вы, доктор, сами эти слова сказали, легчайший… И если честно, я пришел сюда, к вам (в отделение психологии и психиатрии), из несколько запоздалого стариковского любопытства. Из
Ну и чтобы немного в себе покопаться. Порассуждать о том о сем. (Отчасти из простой предосторожности.)
Голос врача Недоплёсова стал чуть жестче:
– То самое, боясь чего вы сюда пришли. С чего и как началось?
Я непонятно от чего… от усталости… завилял:
– Не помню.
Он засмеялся:
– Замкнулись?.. Понимаю, Петр Петрович… Первый стариковский соблазн… Первый! Это все равно как психиатру спрашивать женщину о первом мужчине… Вроде бы она все помнит, все знает. А слова у нее не идут… Парадоксальный и в то же время очень обычный факт ступора!
И ведь действительно слова из меня не шли. И действительно я словно бы плохо помнил.
– А все-таки, Петр Петрович, натужьтесь… Какие-нибудь подробности. Любой пустяк… Поймите: первый ваш опыт несет в себе мощную, даже сверхмощную концентрацию знания о вашей личности. Закодированного знания. Которое ни вы, ни я так сразу не выловим и не угадаем… Но если постепенно… Пошагово…
Разумеется, психолог-психиатр умел дожимать пациента. Пусть дожимает… Кто-то где-то об этом Недоплёсове говорил… Хвалил по телевизору. Советовал… А потом мой внучатый племянник Олежка (а точнее, полоумный приятель моего Олежки) рылся в Интернете. И нарыл – тоже совпадение, случайно – именно этого элитарного врачишку.
Мы тогда чаевничали. Олежка грыз яблоко. «Дед, может, тебе интересно?.. – сказал он, смеясь. – Психиатр Недоплёсов. Слыхал?.. Стариками занимается». Олежка, конечно, смеялся. И (по молодости) слегка меня дразнил. А я клюнул.
Я попросил показать весь текст. И меня сразу привлекло. Интересно!.. Греческие мифы как сгустки человеческой психики, это модно! И вот некий врач Недоплёсов сравнивал известный недуг стариков с еще более известным поведением сатира в разных мифах. Того самого сатира… Старого и безобразного, который с картин великих живописцев уже век за веком подглядывает за спящей нимфой. У Недоплёсова красота мифа оборачивалась добротой – и, как мне показалось, отчасти даже прощением наших неуемных житейских страстей. Плохо ли? (Дохристианское грубоватое милосердие. Но не только.)
И рядом – смешное. Всякие потуги и добавки-прибавки, как водится, от активных читателей. Интернетовское ерничанье… Баловство… Но любопытно, что и придурки, и равно с ними интеллектуалы всласть поиздевались над буквой «ё» в фамилии молодой знаменитости. Он был у них и врач Недоплясов. И Недоплюсов. И Недоплаков. И даже Недописов и Недопихов. Я смеялся.
И, конечно, меня очень вдохновило примечание: В интересных
Недоплёсов сказал:
– Вы еще разговоритесь, Петр Петрович… Вы непременно разговоритесь… Не сегодня и не завтра, но мы все-таки возьмем на глазок ваш первый случай, не штурмуя его. Осадой. Мы же союзники, верно?..
Я кивнул.
– Минут десять отдохните. А потом – в класс.
Недоплёсов играючи откинул на край стола бумагу, где строчил обо мне. Где только что, прощупывая пациента, он заполнял соответствующие графы и клеточки.
Я встал:
– Доктор… Мне сказали, надо помочь повесить картину.
– Да-да. – Недоплёсов не отрывал глаз от какой-то другой бумаги. – Потрудитесь там, пожалуйста. Это как раз и займет десять минут. Вся ваша четверка там… А потом – в класс.
Я встал – и к дверям. Я, в сущности, уже ушел, я на выходе, я нажал на ручку открывающейся двери, когда врач вдогон стремительно меня окликнул – ровно в ту самую секунду ухода:
– Петр Петрович, а все-таки… Ответ сразу… С чем ваш первый случай вы могли бы связать?.. Ассоциацией. Сразу! Любым одним словом… Первым попавшимся, а?
– Боржоми, – как-то быстро ответил я.
– Отлично. Боржоми – населенный пункт или напиток?
– Вода.
– Идите, идите. Всё.
Я шел коридором. Какой цепкий!.. Вырвал информацию!.. Наверняка Недоплёсов сейчас же снова придвинул к себе мой лист бумаги и наверняка вписывал в одну из пустых клеточек: Боржоми. Напиток.
В коридоре я увидел Чижова, наиболее симпатичного мне из нашей стариковской четверки. Он школьный учитель.
Подойдя ближе, я сказал, что готов потрудиться во славу модерновой медицины, я готов помочь – а где живопись? Где картина?
– Не знаю. Везут ее… Или уже несут.
– Долго что-то несут. Я думаю, они ее рассматривают.
Мне хотелось пошутить:
– Рассматривают, я уверен… Трогают. Слегка хватают нимфу за задницу.
– Нарисованную? – Он фыркнул.
– Да, нарисованную… А почему нет?
Но мой шуточный настрой Чижову не по душе. Школьный учитель относится к нашим здесь занятиям всерьез. Слишком всерьез к Недоплёсову. Слишком всерьез к жизни. Ему, на мой взгляд, временами недостает стариковской легкости. (Галоп седин! Стариковская придурь!.. Это не для Чижова.)
Но, возможно, у них с Недоплёсовым срабатывает социальная порука, взаимоподдержка. Учитель не может пренебрегать врачом.
– Мне наш врач интересен. Он талантлив. Во всяком случае, оригинален, – начинает Чижов (по-преподавательски угадав ход моих заниженных мыслей). – Мне только не нравится это его жареное словцо: «сатирмэн»… Знаете, он активно вводит слово в научный обиход… Видели его статьи?
– Нет.
– Жаль.
Чижову хочется поговорить. (Попадая к врачам, всякий одинок. И потому старики особенно ценят контакты в казенных коридорах. Суррогат скорой дружбы.)