Испуг

Маканин Владимир Семенович

Даша забилась в самый угол приемной. Прямо на полу. Ее бил мелкий ознобец. Казалось, ей страшно от столь близких разрывов.

Я огляделся – куда бы ее, испуганную, переместить… Переложить. Жестко ей. Нехорошо ей!.. И сама собой мысль… А не открыть ли нам (я уже думал нам, для нас) кабинет и не облюбовать ли несомненный там, в кабинете, кожаный диван. Не может не быть там ложа. За дверью… Порочного черного кожаного дивана. (Неужели же нет?) Для истомленного рабочим днем бонзы. Для его секретарши (про запас).

Я изучал запертую

дверь. Вглядывался и вникал в замок… когда вошел вдруг Славик. Это Даша вызвонила его по внутреннему телефону. Отыскала. Даша, как я понял, сделала звонок из последних сил. После чего забилась в этот угол – лежать и дрожать.

4

Работавший здесь, в Доме, парикмахером, Славик был стройный молодой человек. Стройный и отлично одетый. И с чувством собственного достоинства, сразу заметным.

– Я уже весь этаж обыскал. Кабинет за кабинетом… Когда позвонила, она мне неточно объяснила. Дверь за дверью дергал, – винился Славик передо мной как бы за опоздание.

Я его успокоил – я, мол, и сам еле-еле Дашу нашел.

Славик был вооружен пистолетом и был оружием очень горд. Правильнее сказать, он был горд своей востребованностью, своим участием – он защищал. Пистолет в руках он, конечно, сейчас не держал. Пистолет за поясом… Но после очередного ша-ра-раха (снаряд разорвался где-то пониже нас) Славик бросился к окну с выбитым стеклом. Выхватил пистолет. И выстрелил – пах!.. Пах! Пах! Пах! – в сторону танков. Так сказать, им ответил.

Когда он склонился к страждущей Даше, она приоткрыла глаза и ждала, что он скажет хорошего. Но хорошего ей не было. Она ждала немо, ждала глазами – часто подрагивающими и жалкими.

Славик покачал головой:

– Ничего нет.

Даша взрыднула и забилась дрожью. Дрожь мелкая… Приступами… А Славик только пригладил ей волосы. Он ее жалел. Он был чистенький молодой человек – с чувством своей всегдашней опрятности.

– Почему? Почем-мм-му? – спрашивала Даша, не переставая дрожать.

– Что – почему?

– Почем-ммму-у? – мычала бедная, вибрируя неожиданно севшим, сипатым голосом.

Я тем временем ковырялся в дверном замке. Взял скрепку со стола секретарши, выгнул – и мягко вводил внутрь, ощупывая острием пазы. Пазы замка – это как железные пещерки с не очень хитрой тайной. Ввел – направо. Ввел – налево. Знай ковыряйся! Я умею это. А Дашу трясло… Добавилось новое ей страдание – ком в горле. Она все глотала его. И снова глотала.

Славик, сидя около, красиво держал руку на поясе. На пистолете. Все еще слышал тепло ствола после стрельбы.

Я, трудясь, уже опустился на колени. Я весь ушел в замок и в его пещерки. А Славик тронул меня за плечо и, извиняясь, объяснял – почему у него нет наркоты. Даже винясь, молодой человек сохранял достоинство… Кем он меня здесь считал? – трудно сказать. Но уважение его явно возросло, когда под моими пальцами замок четко, неигрушечно щелкнул. Возникла, должно быть, мысленная перекличка меж курком его пистолета и вскрываемым замком.

Я

еще аккуратнее ввел и ковырнул. Еще один звонкий щелчок – и дверь сама своей тяжестью колыхнулась туда-сюда. Дверь дышала. Дверь моя. Я выпустил из пальцев победную скрепку и смело в нужную секунду мягко потянул… Вытянул дверь на себя.

– …Вы поняли? – объяснял Славик. – Я не наркоман. И не продавец… Это правда. Я парикмахер. Меня все знают. Она попросила подержать для нее косячки по дружбе. Дома ее обыскивают. Сестрица у нее там!.. А теперь я все выбросил. Я решил, что в такой ответственный день!.. Вдруг найдут. На всех защитников Дома сразу же навесят поклепы – а?

– Понимаю.

– Даже на убитом найдут, и то поклеп – вы поняли?

Я понял. Он был защитником. Он сам счел нужным этот нюанс уточнить: он сказал, он, мол, не идейный – он просто защитник. Потому что здесь работает. Потому что вместе… Согласитесь, люди – это люди, нельзя бросать своих!

– Ух ты-ы! – так Славик воскликнул, когда после моих усилий дверь открылась. И когда мы прошли в просторный, ореховой мебели кабинет.

Массивный стол по центру. Три кресла вкруговую… Но я прошагал к четвертому, которое у окна, – я усмотрел, что оно с характерной покатой спинкой. (Раздвижное. Для Даши… Не все же блага на свете для гнущихся томных секретарш.) Я так и кинулся к креслу со спешной заботой. Дергал… Искал рычажок… Второпях тянул секретаршино кресло на развал – прямо за сиденье.

А Славик все стоял у стены, восторг на лице:

– Ух ты-ы!

Возглас относился уже не к кабинету, а к его особой части – к настенным (тоже вкруговую) полкам, заставленным коробками табака самых-самых, как выяснилось, знаменитых и дорогих марок. Несомненно, коллекция. Табачный рай. Несомненно, хозяин кабинета – многолетний, давний коллекционер. (Помимо своей важной должности в Доме.) Трубки!.. Славик приоткрыл – и вся полка оказалась испещрена специальными небольшими гнездами. Как соты. А в гнездах, в укладку, курительные трубки… Жерлами прямо нам в лица… Трубки расположились! То на изгиб. То подчеркивая свою прямизну… Одна к одной. То темнея вишней, то играя ореховым цветом…

Нас ошеломило. Ух ты-ы!.. Хозяин кабинета был докой! Представляю кайф, какой ловил дядя во время работы. Просто став рядом. Просто нет-нет и разглядывая. Или кому-то доверительно показывая! Похоже, он запирался в кабинете, а потом вышагивал от табаков к трубкам – и обратно. Похоже, он даже и не курил… С этой смешной мыслью я перестал биться над креслом. Оно не раздвинется! Оно нераздвижное… Оно вовсе не секретаршино… «Плебей! Колхозник!» – сказал я себе. Сказал сам себе старикашка… Пороки хозяина были совсем из иной, из высокой сферы. (Зачем ему гнущиеся в кресле секретарши, когда вот они – гнутые в веках старинные трубки. Амбре! Дурман табаков так и плыл… Зачем ему здесь запах напряженного женского тела, паха, подмышек… Какой я плебей!)