Испытание правдой
Шрифт:
— Нет, я в Бостоне.
— Неужели? А почему вы здесь?
— Сама не знаю, — ответила я и расплакалась, вдруг выплеснув копившиеся за столько дней ярость и боль.
Я плакала долго, все не могла остановиться. Когда мне наконец удалось совладать с эмоциями, я снова приложила трубку к уху, уже и не надеясь, что услышу голос Лиари. Но он все это время оставался на линии.
— Вы в порядке? — спросил он.
— Нет, — измученно выдохнула я.
— Где вы сейчас находитесь?
Я сказала.
— Послушайте, я как раз заканчиваю
— В самом деле, вы же не обязаны… — начала я.
— Я знаю, — ответил он, — но все равно буду.
Он приехал, как и обещал, ровно через тридцать минут. Оглядев шикарный хай-тековский интерьер лобби, он сказал:
— Тут рядом ирландский бар, мне там как-то уютнее.
Мы устроились в угловой кабинке. Подошел хозяин бара, поздоровался с Лиари за руку и сказал, что первый заказ за счет заведения. Он сам заказал нам для начала по двойному «Бушмиллз» с «прицепом» [66] .
66
Имеется в виду стакан пива вслед за виски.
— Я вообще-то не большой любитель виски, — сказала я.
— Поверьте мне на слово, «Бушмиллз» — это лучший анестетик, а вам без него сегодня не обойтись.
Принесли напитки. Мы чокнулись. Я глотнула виски. Оно обожгло горло, но тут же разлилось приятным теплом и отозвалось легким кайфом.
— Неплохо, — сказала я.
— Ирландское решение всех жизненных проблем — вы слушайте, это вам говорит настоящий бостонский ирландец.
Он залпом опрокинул виски, потянулся за пивом и вдогонку осушил едва ли не всю кружку. Потом жестом попросил бармена повторить.
— Сегодня был долгий день, — сказал он. — Да и вам в последние дни приходится несладко. Я слежу за вами по газетам и телерепортажам.
— Тогда меня удивляет, что вы согласились пропустить стаканчик с потенциальной арестанткой, которая к тому же совсем не патриотка, изменяет мужу…
Лиари подвинул мне стакан:
— Выпейте.
Я сделала маленький глоток.
— До дна, — сказал, он.
Я залпом опрокинула свою дозу виски.
— Отлично, — похвалил он и кивнул бармену, чтобы повторить.
У меня поплыло перед глазами, но уже в следующее мгновение равновесие восстановилось, и я снова вернулась на землю, хотя и в приятном опьянении.
— А теперь расскажите мне все по порядку, что произошло, — попросил Лиари.
Я выполнила его просьбу, хотя мой рассказ и затянулся минут на двадцать. Лиари спокойно слушал монолог, изучая мое лицо с профессиональной беспристрастностью. Когда я закончила, он какое-то время молчал. Потом снова дал знак бармену, чтобы тот освежил выпивку.
— Адская у вас неделька выдалась, — сказал он и полез в карман, доставая маленький блокнот и ручку.
— Спорить не буду.
— И вы говорите, что люди Хосе Джулиа
— Я не собираюсь идти на программу, — сказала я.
— Думаю, не стоит торопиться с решением.
— Почему?
— Так, интуиция. Но прежде скажите мне, как назывался тот город, куда к вам нагрянул Джадсон?
— Пелхэм, штат Мэн.
Он сделал пометку в блокноте.
— И кого вы можете назвать из ваших тамошних знакомых?
Я назвала несколько имен, но, разумеется, поскольку со дня отъезда из Пелхэма я больше ни разу там не появлялась, мне трудно было сказать, живы они или нет.
— Это я сам выясню, — сказал он.
— Но когда?
Завтра у меня выходной, и я давно хотел прокатиться за город, подышать свежим воздухом Так что, возможно, с утра я заскочу в Пелхэм и проверю, помнит ли еще вас кто-нибудь из его нынешних обитателей.
Глава десятая
Грег Толлмен выглядел как пугало. Причем пугало престарелое — и явно из эпохи шестидесятых. Ростом чуть ли не под два метра, худой, как стручок, с длинными седыми волосами, собранными в конский хвост, он был одет в узкие линялые джинсы, ковбойские сапоги (с претензией на шик), голубой блейзер и голубую рубашку с фирменным галстуком гарвардской юридический школы. Его гардероб и прическа представляли собой странное смешение стилей — стареющий хиппи родом из истеблишмента и подсмеивающийся над его же правилами игры.
Офис Толлмена — на Конгресс-стрит в деловом квартале Портленда — казался каким-то крольчатником, так много в нем было закутков. Стены этого лабиринта были завешаны всевозможными постерами — от старой увеличенной фотографии Мартина Лютера Кинга до рекламного плаката экологического движения с Джорджем У. Бушем над кнопкой детонатора, угрожающего взорвать мир; от исторических листовок «Вон из Вьетнама!» до современных «Нет отправке войск в Ирак». Сотрудников было немного — всего четыре молоденькие помощницы, которые казались очень занятыми. Одна из них восседала за секретарским столом, заваленным папками и свежей почтой. Ей было чуть за двадцать, она щеголяла в комбинезоне и притягивала взгляд роскошной копной вьющихся волос. Меня кольнула ностальгия по шестидесятым, когда мы с девчонками с таким же шиком одевались без всякого стиля.
— Вы, должно быть, Ханна, — сказала она, когда я вошла в приемную. — Грег ожидает вас, пожалуйста, проходите прямо.
В кабинете Грега не было двери — еще одна политическая шалость, — так что стучаться было некуда. Впрочем, он встал из-за стола и вышел мне навстречу, как только я застыла на пороге.
— Добро пожаловать, Ханна, — сказал он, протягивая мне свою длинную костлявую руку. — Я так рад тебя видеть, и не только потому, что, как я уже сказал по телефону, твой отец — последний из великих мыслителей, но еще и потому, что глубоко уважаю твою позицию и восхищаюсь тем, как ты держишься во всей этой отвратительной истории.