Испытание Ричарда Феверела
Шрифт:
Колитик удалился, так и не обретя утешения.
Сэр Остин подхватил брошенную его братом мысль:
– Думается, только чудо может помочь нам, когда мы преступили законы Природы.
– Помогают нам, как правило, одни только шарлатаны, – сказал Адриен, запечатывая внушительного вида пакет.
На протяжении всего этого разговора Риптон обвинял себя в трусости; ему не давал покоя брошенный на него в последнюю минуту взгляд Люси. И вот он собрался с духом и в обход всех направился к Адриену, который, после того как он шепотом ему что-то сказал, решительно
– Он не приедет, – сказала, обращаясь к баронету, леди Блендиш, как только те двое вышли из комнаты.
– Приедет, если не сегодня, то самое позднее завтра утром, – ответил он.
– А вы действительно хотите, чтобы он соединился с женой?
При этих словах баронет сделал большие глаза; лицо его выражало неудовольствие.
– И вы еще спрашиваете меня об этом?
– Я хочу знать, – продолжала безжалостно дама, – не потребует ли ваша Система от кого-то из них еще новых жертв?
– Это достойнейшая из женщин, – помолчав, сказал баронет. – Признаюсь, я не надеялся даже, что отыщется такая, как она.
– В таком случае, вы должны признать, что ваша теория приложима не ко всему на свете.
– Нет, просто она оказалась несколько самонадеянной, выйдя за определенные пределы, – ответил баронет, вкладывая в эти слова глубокий смысл.
Леди Блендиш внимательно на него посмотрела.
– Боже ты мой! – вздохнула она. – Если бы мы всегда могли поступать в соответствии с нашими мудрыми мыслями!
– Вы сегодня вечером не такая, как всегда, Эммелина.
Расхаживавший по комнате сэр Остин остановился прямо перед ней.
В самом деле, разве она справедлива? Он с легкостью простил оскорбившего его сына. Он с легкостью принял в свою семью молодую женщину низкого происхождения и позволил себе решительно отстаивать ее достоинства. Способен ли был бы кто-нибудь на большее, или хотя бы на это? Леди Блендиш, например, если бы дело касалось ее, попыталась бы бороться. И все люди его круга боролись бы, к тому же не принимая все так близко к сердцу. Однако, думая обо всем этом, он совсем упускал из виду, что сын его получил совершенно особое воспитание. Он держал себя как самый обыкновенный отец, начисто забыв о своей Системе, когда та подверглась самому жестокому испытанию. Нельзя сказать, что он изменил своему сыну; однако Системе своей он изменил. Другие ясно это видели, ему же пришлось убеждаться в этом лишь постепенно.
Леди Блендиш дала ему полюбоваться собой; потом она протянула руку к столу.
– Пусть так! Пусть так! – сказала она. Она взяла со стола лежавший там вскрытый пакет и вытащила оттуда знакомую книжечку.
– Ба! Да что же это значит? – удивленно спросила она.
– Бенсон сегодня утром ее вернул, – сообщил ей баронет. – Этот болван, оказывается, увез ее с собой, надеюсь, что это чистая случайность.
Это было не что иное, как старая записная книжка. Леди Блендиш перелистала ее и натолкнулась на последние записи.
«Кто такой составитель пословиц, – прочла она, – как не человек ограниченный, выражающий суждения людей еще более
– С этим я не согласна, – заметила она. Ему совсем не хотелось спорить.
– Когда вы писали это, смирение ваше было напускным?
Ответ его был прост:
– Подумайте, кто те люди, которым нужны готовые изречения? Я убежден, что пословица – это только привал на пути к истинной мысли; большинство, оказывается, этим и удовлетворяется. Только лестно ли такое общество для хозяина дома?
Она почувствовала, что ее женская натура снова поколеблена силой его ума. Человек, который может так говорить о своей совершенно особой и удивительной способности, поистине велик.
«Так кто же из нас трус? – прочла она дальше. – Тот, кого потешают промахи человечества!»
– О, как это верно! Как это замечательно сказано! – вскричала темноглазая леди, вся сияя от этого пиршества мысли.
Еще один афоризм, казалось, прямо подходил к нему:
«Нет более жалкого зрелища, как нет и большей извращенности, чем человек мудрый, давший волю чувствам».
«Должно быть, он написал это, – подумала она, – видя перед глазами собственный пример. Ну и странный же он человек!»
Леди Блендиш при всей своей непокорности все еще была склонна подчиниться. Однажды над ней одержали большую победу; но если тот, в ком она чтила высокую душу, мог ее победить, то надо было быть поистине великим человеком, чтобы удержать ее пленницей. Осенняя примула расцветает для людей высокой души; в руках людей мелких она становится цветком ядовитым. Тем не менее сэру Остину достаточно было доказать свою правоту – и преданностью леди Блендиш он заручался навеки.
– Сегодня он не приедет, – повторила она, на что баронет со спокойной удовлетворенностью на лице ответил:
– Он уже здесь.
Из холла до них донесся голос Ричарда.
Возвращение молодого наследника привело в волнение весь дом. Берри, пользовавшийся каждым удобным случаем, чтобы подойти к своей Бесси, теперь, когда ее вынужденная холодность к нему увеличила ее притягательную силу («Таковы уж мужчины!» – рассуждала она), – Берри поднялся к ней наверх и торжественно сообщил ей эту новость, сопровождая свои слова выразительными широкими жестами.
– Это самое лучшее из всего, что ты мне за много дней сказал, – говорит она, и, ничем не выказав своей благодарности, бросает его, и бежит, чтобы сердце Люси поскорее наполнилось радостью.
– Слава богу! – восклицает она, входя в соседнюю комнату. – Наконец-то настает счастье. Мужчины взялись за ум. Я прямо готова твоей Божьей матери молиться и ваш крест целовать, моя милая!
– Тсс! – остановила ее Люси и склонилась над лежавшим у нее на коленях ребенком. Крохотные сонные ручонки во сне прижались одна к другой, большие голубые глаза открылись, и его мать, которая все уже знала и сама, но которой не терпелось услыхать подтверждение этому, вся дрожа, укрыла его своими локонами, и пыталась успокоиться, и качала его, и тихонько напевала, запретив ворвавшейся к ней с этой вестью Берри говорить даже шепотом.