Испытание верностью
Шрифт:
Карл принялся диктовать Аделаиде инструкции, а та, схватив бумажную салфетку и заложенный в поваренную книгу завхоза карандаш, старательно их записывала.
– Да, Карл, я все поняла, – сказала она наконец. – В Петербурге… позвонить в швейцарское консульство по этому телефону… спросить господина Отто Шульца… назвать свое имя и сказать, что от тебя. Да, я смогу приехать в Питер не позднее чем через неделю. Нет, не нужно, мне есть у кого там остановиться… И денег на дорогу не надо. Не беспокойся, милый, я все сделаю!
Попрощавшись с Карлом, Аделаида открыла
– Давайте, Катерина Алексевна, еще чайку попьем.
– Я женюсь, – сообщил Карл, положив трубку.
Клаус тут же перестал чертыхаться.
– Ты?! Не может быть! А на ком? На Озерной Даме или на Принцессе?
– На матери моего ребенка.
– Круто! То есть я хотел сказать… да… надо же! Хотел бы я ее увидеть!
– Твое желание сбудется, – пообещал Карл, протягивая ему руку и помогая встать. – Можешь считать себя приглашенным на свадьбу. Ты не порезался?
Клаус, стряхнув с себя осколки мозаики, помотал головой.
– Она, наверное, потрясающая женщина, – мечтательно произнес он. – Русская, да? Блондинка с голубыми глазами? Фотомодель? Самая красивая женщина России?
Карл пожал плечами и тихо, серьезно ответил:
– Она просто моя женщина.
И добавил к этому что-то совсем уж для Клауса непонятное:
– И ни ангелы неба, ни духи пучин…
104
Вечером следующего понедельника Леонид Сергеевич Шаховской стоял у окна своего кабинета в неврологическом отделении городской больницы и смотрел, как подсобный рабочий в парке подрезает не в меру разросшуюся сирень.
Трудовой день Леонида Сергеевича уже закончился, но психотерапевт не спешил покидать больницу. Он размышлял на тему, где, как и с кем провести вечер. Жена его уехала на три дня в гости к матери, так что Леонид Сергеевич в своем выборе был совершенно свободен.
К настоящему моменту предложений, о которых стоило поразмыслить, поступило два.
В обед ему позвонил Борис Шереметьев и скорбным голосом сообщил, что сегодня развелся с женой. Сбежавшая из больницы Аделаида как с цепи сорвалась: ничего не желала слушать, ни о каких отсрочках больше знать не хотела и чуть не силой потащила его утром в ЗАГС. Там все оказалось очень быстро, и он, Борис, даже не сильно опоздал на работу, но вот теперь, отчитав лекцию первокурсникам, почувствовал себя как выжатый лимон. Шереметьев спрашивал, что ему теперь делать, и предлагал встретиться вечером в заведении у Тараса.
Шаховской ответил, что, вероятно, будет занят, но обещал подумать.
Бегство Аделаиды не особенно смутило привыкшего ко всему психотерапевта – скорее даже позабавило. Проблема отнюдь не стала неразрешимой, просто теперь ее нужно будет рассматривать под другим углом. Немалое значение имел и сам факт развода – с такой женщиной, как Аделаида, проще иметь дело, когда она в юридически свободном состоянии.
Обо всем этом хорошо
Однако существовало и второе предложение, которое, при ближайшем рассмотрении, представлялось Шаховскому все более и более заманчивым. Блондинка Лидочка Литвинова, гинеколог по специальности и коллега Шаховского по работе в частном медицинском центре, одинокая женщина, последнюю неделю постоянно попадалась психотерапевту на глаза.
Сегодня они обедали вместе в кафе неподалеку от центра – встретились там, разумеется, совершенно случайно.
Шаховской взял себе мясо по-бургундски, и, вопреки обыкновению, оно оказалось приготовленным более чем прилично. Психотерапевт блюдо одобрил и даже попросил подбежавшего официанта передать благодарность новому шеф-повару, а Лидочка, захлопав густыми, тяжелыми от туши ресницами, тут же сообщила, что и она готовит не хуже.
Кроме мясных блюд, у нее отменно получается пирожное наполеон (все в медицинском центре знали, что Шаховской – сладкоежка и питает особую слабость к слоеному тесту), так что, если Леонид Сергеевич не занят сегодня вечером… она могла бы угостить коллегу и даже передать для его супруги рецепт.
Шаховской совсем уже собрался ехать к Лиде и достал трубку, чтобы позвонить ей и узнать адрес, как вдруг мобильник сам завибрировал в его руке.
Это был Борис.
– Приезжай, а? Я тут уже столик занял наш любимый, у окна… Пожалуйста, Леня, очень тебя прошу!
И Леонид Сергеевич, гордясь собственным благородством, поехал к Борису.
105
…О чем начал жалеть почти сразу же по прибытии.
Конечно, пиво, как всегда у Тараса, оказалось отменное, раки свежайшие, в приоткрытое окошко дул легкий ветерок – то есть вечер мог бы пройти просто замечательно, если б не Борис.
Он то и дело шмыгал носом, много пил, но еще больше, к сожалению, говорил: то обвинял жену, то Шаховского – обещал ведь все устроить, а оно вон как вышло, только хуже стало, – то жаловался на несправедливость жизни вообще.
Хорошо еще, что сидели за маленьким столиком не рядом, а друг напротив друга – иначе Борис обмочил бы ему слезами лацкан нового замшевого пиджака.
Шаховской пил пиво, разделывал раков и хранил мудрое молчание, окрашенное подобающей моменту легкой грустью.
Еще кружечку – и пойду, решил Шаховской. Он просил меня посидеть с ним – я это сделал. Может, еще и к Лидочке успею, время-то детское…
Однако надо же сказать ему на прощанье что-нибудь утешительное. Например, что ни делается, все к лучшему. Или: баба с возу – кобыле легче… Хотя нет, это не подходит. А, вот, вспомнил: если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло!