Испытание временем

Поповский Александр Данилович

Он извинился за беспокойство и продолжал оставаться на веранде, не проявляя желания войти.

— Простите, — начал он, — я узнал, что вы здесь, в Доме творчества писателей, и мне захотелось познакомиться с вами. Я читал ваши книги, много слышал о вас…

Он назвался профессором Аршавским Ильей Аркадьевичем, заведующим лабораторией Института экспериментальной медицины. Через некоторое время мы расхаживали уже по аллеям Коктебеля и вели оживленную беседу.

Надо отдать справедливость моему собеседнику, он владел искусством так скучно преподносить интереснейшие мысли, что слушать его становилось тягостно. Мы снова встретились в Москве, но я к тому времени успел ознакомиться

с трудами ученого и мог бы о них больше и интересней рассказать.

Любопытные открытия начались наблюдением над первыми шагами ребенка, когда его частое дыхание и кровообращение начинает снижаться. К трем годам этот ритм снизится вдвое, а позже станет еще реже. Словно учитывая, что для становления на ноги нужны дополнительные усилия, природа ослабляет напряжение сердца и легких.

Свойственна ли эта закономерность и животным? Опыты подтвердили, что щенки в лаборатории, как и дети в клинике, рождаются с крайне частым дыханием и напряженным кровообращением. Состояние улучшается, как только щенки становятся на ноги. То же самое наблюдается у зайцев, кошек, лошадей и многих других. Животные, рождающиеся зрелыми, способными двигаться сразу же после рождения, расстаются с напряженным дыханием и кровообращением с первого же дня. Дети, перенесшие полиомиелит и ни разу не вставшие на ноги, навсегда сохраняют ритм сердечных сокращений и дыхания первых дней жизни.

Не правила, а исключения приоткрыли одну из удивительных тайн природы. Так, у кроликов и зайцев, видов столь близких друг к другу, ритмы сердца и легких различны. У кроликов они крайне учащенны, а у зайца умеренны. Морские свинки, крысы, мыши, кролики и низшие обезьяны всю жизнь сохраняют напряженное дыхание и кровообращение. У лошади и верблюда сокращения сердца вдвое медленней, чем у коровы, и само сердце значительно крупней. У слона весом в пять тонн ритм сердца и дыхания вдвое ниже, чем у лошади и верблюда.

Ученый пришел к убеждению, что природа дарует своим творениям ритмы сердца и дыхания в зависимости от того, какой труд предстоит им в жизни. К чему обитателю норы — грызуну емкие легкие и мощное сердце, столь важные для зайца, живущего на открытом пространстве, вынужденного бегством спасаться от врага со скоростью пятьдесят километров в час? Низшие обезьяны, хоть и прилагают известные усилия в своих путешествиях по деревьям, но эти напряжения кратковременны. Зачем малоподвижной корове низкий ритм дыхания и кровообращения, более необходимый лошади и верблюду, занятым тяжким трудом?

И еще одно немаловажное открытие: высокий ритм дыхания и кровообращения означает ускоренное горение вещества и быстрое изнашивание организма. Оттого жизнь грызунов, кошки, коровы и низших обезьян так коротка. Век крысы и мыши в пять раз короче ее сродни — неспокойной, суетливой белки; кролик доживает до пяти-шести лет, а родственный ему заяц — до пятнадцати. Казалось бы, жизнь в норе, более спокойная и безопасная, должна быть долговечной. Ведь звери, отсыпающиеся зимой в берлоге, отличаются сравнительным долголетием. Бурый медведь достигает пятидесяти лет, тогда как волк и лисица, не подверженные зимней спячке, старятся и погибают уже к двадцати годам. Почему же покой не приносит долголетия обитателям нор? Несомненно, что интенсивность обмена питательных веществ определяет сроки жизни.

Каждый новый пример подтверждал это предположение. Лошадь и верблюд, сокращения сердца которых вдвое медленней, чем у коровы, доживают до сорока лет, тогда как век коровы в два с лишним раза короче. У слона весом в пять тонн сокращения сердца и дыхание вдвое реже, чем у лошади и верблюда, и продолжительность жизни в два с лишком раза дольше.

Дыхание и ритм сердца у человекообразных обезьян в два раза реже, чем у макак и капуцинов, и соответственно в три-четыре раза дольше их век. Человеческий организм самый совершенный и экономный среди всего живого. Никто не тратит так мало энергии на восстановление своего тела, как он. Лошадь и корова расточают тридцать три процента, собака — тридцать пять, а человек расходует только пять. В этом причина его наибольшего долголетия среди прочих живых существ, подобных ему размером и весом.

Для ученых долго оставалось загадкой: почему слоны в неволе рано умирают, достигая примерно шестидесяти — семидесяти лет? Рано погибают и человекообразные обезьяны в зоологическом саду. Менее долго, чем на воле, живут зайцы, вдвое меньше обычного — свиньи. На это возможен один только ответ: и те и другие лишены привычного труда. У одних отнята возможность ворочать свое огромное тело, другим не приходится носиться по деревьям, мчаться во весь опор от врага, догонять его и вступать в единоборство. Ведь только этим поддерживается их тормозная система дыхания и кровообращения, которая дарует им долголетие.

Это удивительное исследование стало темой романа «Они узнали друг друга».

Что труд создал человека, а история — не что иное, как формирование его трудом, — известно давно. Неожиданно ново, что природа награждает долголетием и превосходной организацией тех, кому в жизни предстоит потрудиться. Совершенство организма и труд неотделимы. Скрепленные взаимными узами минувшего и будущего, они только в этой связи гармоничны. А дух? От чего зависит его взлет? Не так уж редко в хилом теле заложены высокие нравственные достоинства. Где связующие нити между телом и духом? Или душевные силы черпаются из другого источника?

Что, если проследить встречу двух начал — трезвого ума, крепкой плоти с физической немощью, озаренной чувством нравственного долга?

Впервые научные мотивы подсказали мне литературный сюжет.

Их было двое: профессор, одержимый врожденной одышкой — результат кислородного голодания, — и другой — научный сотрудник, спортсмен, побывавший на вершинах недоступных гор. Детство и молодые годы профессора были омрачены страданиями, и он посвятил себя изучению суровых законов газообмена, ставших для него и многих других роковыми. От рождения до самой смерти человека преследует кислородный голод. И первый крик младенца и последний вздох старца рождаются из удушья. Даже труд — благословенный, полезный труд — обедняет артериальную кровь и отягощает дыхательную систему.

И у колыбели ребенка, и в клинике, и в лаборатории ученый домогался узнать: нельзя ли приучить организм обходиться немногим, сокращать свои нужды, когда кислорода мало или вовсе его нет? Четыреста кубических сантиметров — жизненный запас, а если приток воздуха не на минуту, а на пять остановится, неужели погибать?

Случилось, что профессор и научный сотрудник были завалом отрезаны в шахте от внешнего мира. Нависла угроза задохнуться от газов, выделяемых почвой. Первой жертвой должен был стать страдающий одышкой профессор, и именно он проявил душевную стойкость и мужество. Ученый внушил помощникам, что каждый должен изучать свое самочувствие до последнего вздоха. «Не нам, другим эти записи пригодятся», — напутствовал он их. Лишь один из помощников отказался исполнить свой последний долг. Он симулировал отравление, обрушился упреками на профессора, затеявшего опасную экспедицию, и изнемогал от страха. Этим малодушным человеком оказался тот, кто не раз побывал в опасных экспедициях и дважды — на вершине Эльбруса, где кислорода не так уж много…