Испытание временем
Шрифт:
Серьезное отношение к литературному произведению предполагает и строгие требования к ней. Современному читателю чужды алогизмы и причуды фантазии на страницах книг. Он отказывает писателю в праве домысливать историю, произвольно сочетать подлинное с вымыслом, выдавать одно за другое и злоупотреблять доверием того, кто склонен свято чтить печатное слово. Даже одного лишь психологического раскрытия характера ему недостаточно, он претендует на познания истоков человеческого поведения, откуда бы они ни исходили и к какой области ни относились. Читатель приемлет и тему о любви, но не той, которая ураганом обрушивается на людей, рождается и умирает без причин и следствий.
Ближе всего к типу романа, которого наш современник ждет, такие произведения, как «Один в бескрайнем небе» Бриджмена или «Военный летчик» Сент-Экзюпери. В них профессиональная точность и глубокое знание технических законов соперничают с серьезным анализом душевных переживаний человека. Каждый полет на новой машине не только картина силы и мужества летчика, но скрупулезное изучение самолета и его технических свойств. Книги Экзюпери могли бы с пользой послужить не только любознательному читателю, но и опытному летчику. Все закоулки профессии, искусство, удачи и неудачи, нераздельные с яркими образами и характерами людей, — прекрасно умещаются рядом, нисколько не стесняя друг друга. То, что Бриджмен и Экзюпери повествуют о летной науке, вряд ли выразишь на страницах научно-популярного произведения.
— Многие факты не слишком согласуются с приведенным анализом. Как, например, сочетать интерес читателя к научному знанию с несомненным увлечением книгами детективного жанра? Много ли в них научных идей?
— Современный шпионаж и преступления против общества, а также методы их раскрытия достигли необыкновенного совершенства. Чего только не узнаешь из книг этого жанра! И физика, и химия, и психология широко служат преследуемым и преследователям. Уже Конан-Дойль в свое время привлек внимание читателя научными приемами сыска и сложными психологическими расчетами.
— Много ли подлинного знания, особенно прикладного, в так называемом научно-фантастическом романе? Ведь чаще всего это эрзац науки.
— Нельзя упускать из виду, что в каждой такой книге немало и подлинного знания. Ведь предпосылкой для фантазии служат новейшие достижения астрономии, космонавтики и множества других наук.
— И все же, — слышится мне часто возражение, — такой сплав ослабит внимание читателя к художественной проблеме, и ни одна из целей автора не будет достигнута. Разве у литературы нет своей собственной задачи? Как, например, объяснить такой парадокс? Точный жизнеописатель и знаток быта своего времени, Бальзак уделяет много внимания всем слоям общества и ни одной строки — научным искателям. Наиболее близкий нам по времени Л. Н. Толстой и его современник Чехов, видимо, считают науку проблемой, стоящей вне пределов художественной литературы. У Чехова это нерасположение носит порой анекдотический характер. В блестящей повести «Скучная история» читатель узнает, что главный персонаж — профессор патологии — и ничего больше. В пьесе «Дядя Ваня» об ученом Серебрякове единственно известно, что «он 25 лет переливал из пустого в порожнее». Зрителю остается этим довольствоваться.
— Довод выглядит убедительным, но, как ни странно, художественная литература все же всегда была научной. Основой ее ткани служит психология, и столь велики заслуги литературы в этой области знания, что трудами Достоевского, Толстого, Чехова и замечательных мастеров Запада психологи сплошь и рядом иллюстрируют свои открытия. В канву романа нередко
Перу писателя не чужда и такая сложная наука, как философия. Есть разряд произведений специально философского направления — «Путешествие Гулливера», «Боги жаждут», «Остров пингвинов». Какой ученый безучастно пройдет мимо философских идей Салтыкова-Щедрина и педагогических принципов Макаренко?
На счету художественной литературы немало произведений, насыщенных знанием военного дела. Такие книги, как «Война и мир», «Наполеон» Тарле и великое множество других, могли бы иной раз посоперничать с трудами некоторых почтенных исследователей.
Любители ботаники и природы наших лесов и полей много поучительного узнают из замечательных рассказов художника слова Пришвина, географы и антропологи встретятся с не менее ценными сведениями в романах Конрада и Моэма.
Даже теология, наука, казалось, далеко отстоящая от изящной литературы, была веками представлена на ее страницах. И библейские тексты, и нравственно-религиозные идеи широко приводились писателями средних веков. Многие следуют этому примеру поныне.
Наконец, в своей совокупности художественная литература представляет собой историю нравов — область чисто научную. Она никогда не порывала с наукой, и мы с этой связью так свыклись, что не замечаем ее.
— Вы что же, хотите из нас сделать ученых, да еще всезнаек?
— Нет, только мыслителей! Писатель должен им быть. Пусть читатель не соглашается с ним, отвергает его идеи, выдвигает собственную точку зрения. Этого более чем достаточно, художник может себя поздравить с успехом.
— Это не по силам писателю, нельзя на мастера слова возлагать столь тяжкий труд.
— Мастера слова брали на себя более непосильный труд. Так, Гюстав Флобер углубился в историю древнего Карфагена и наряду с картиной великих страстей героев древности обнажил любопытнейшие страницы истории. Немало потрудился и Анатоль Франс над романом «Таис», посвященным эпохе раннего христианства.
Новые требования доступны любому писателю. У каждого свое увлечение каким-нибудь разделом знания или искусства, некоторое знакомство с научным предметом. Восполнить свои знания составит меньше труда, чем овладеть художественной темой. Зато какая честь для того, кто дал читателю книгу, в которой успехи науки умещаются рядом с важной жизненной проблемой.
Книготорговцы, более чувствительные к интересам читателей, чем мастера слова и литературоведы, излили свою горечь на страницах «Стампа» после книжной выставки во Франкфурте-на-Майне:
«В минувшем году было зарегистрировано прогрессирующее падение интереса к художественной литературе. Средний читатель, видимо, оказывает все большее предпочтение книгам по истории, социологии и экономике, его привлекает научно-популярная, а то и специально научная литература. Это влечет за собой необходимость решительной переориентации для большей части издательских фирм, приспособленных, главным образом, для производства романов и привыкших рассматривать книги по вопросам культуры как явный пассив… Если в прошлом сравнительно легко было взрастить шеренги романистов, способных выдавать на должном коммерческом уровне литературную продукцию, то для создания почти на голом месте писательских кадров, которые были бы в состоянии ясно и точно и доступно излагать научные проблемы, — потребуется немалое время».