Испытание. По зову сердца
Шрифт:
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Утром, едва взошло солнце, Вера поднялась и побежала в хлев. Гераська, зарывшись в солому, спокойно посапывал носом. Но стоило Вере тихонько дотронуться до него, как он вскочил, ринулся в угол и, прижавшись спиной к стене, забормотал плаксивым голосом:
— Не знаю... Ничего не знаю...
Вера обняла Гераську, прижала к себе и, гладя его лохматую голову, приговаривала:
— Гераська, успокойся. Это я, Настя...
Гераська стих и вытаращил заспанные глаза:
—
— Что ты, Гераська? Я не предатель, а сестра тебе, — Вера прижалась щекой к потному лицу мальчика.
— Сестра? Какая же ты сестра? Вы ж с Машкой на фрицев работаете... Кирилл хромой говорил, да и другие, чтобы вас опасались, а то фрицам наклеплете...
Сердце у Веры болезненно сжалось. О, если бы она могла сказать ему правду! И она еще крепче прижала к себе мальчонку.
— Это, Гераська, неправда. Страшная неправда... Я люблю твою маму и всех ваших людей. — Вера смотрела в глаза Гераськи. — Неужели ты этому не веришь?
Гераська удивленно смотрел на нее и, обдавая ее горячим порывистым дыханием, сказал:
— Ты комсомолка?
— Нет, — Вера сказала неправду, потому что знала: Гераська сразу спросит: «А почему ходишь в церковь?»
— А чем ты можешь поклясться, что не вы предали наших?
— Отцом и матерью, которых я очень-очень люблю, — ответила Вера.
— Да-а? — протянул Гераська. — Ну, клянись!
Вера поклялась.
— На пять! — протянул руку Гераська. — Ну, смотри, Настька! Если обманула, тогда с вами я сам расправлюсь... У меня на огороде спрятана взрывчатка, динамит! Раз! И тебе с Машкой капут.
— Ладно, идем завтракать, динамитчик, а то сейчас фрицы придут дом занимать. Ну, живее!..
Аня сбросила со сковороды на стол горячую ржаную лепешку:
— Ешь!
Гераська жадно впился зубами в лепешку.
— Там, в подвале сельпо, — сказал он, насытившись, — сидит комиссарша — Елизавета Хватова. Страсть, бедная, убивается. Дочку маленькую у бобылихи оставила.
— У бобылихи, Черномордихи? — Эта неблагозвучная фамилия почему-то вызывала у Веры неприязнь. Ей казалось, что человек с такой фамилией ради личной выгоды может предать любого. И Вера решила, как только перетащат вещи в гумно, попытаться все-таки сходить к бобылихе и, может, даже взять у нее девочку.
Пришла Устинья с ребятами Соколихи. Она отвела их на гумно, усадила в угол на солому, бросила им ложки, разные коробочки и наскоро связанную из тряпок куклу. Вера, глядя на ребят, тяжело вздохнула.
— Что ж поделаешь, Настя? Ребята ведь... Если с матерью, не дай бог, что-нибудь случится, круглыми сиротами будут... Эх, детки, детки, как мне вас уберечь... Пойду сегодня ночью к добрым людям.
Вера знала, кого Устинья называет добрыми людьми.
— Не возьмете ли с собой Гераську? Пропадет парнишка...
— Гераську? — Устинья задумалась и, поглаживая щеку, ответила:
— Взять-то его можно, но опасно, надежи в нем не вижу. А впрочем посмотрим.
Через час Устинья со всем скарбом перебралась в гумно. Девушки устроились в затхлой, закоптелой до черноты риге. Пришла Лида. Вера потянула ее в ригу и там рассказала свой план похода к бобылихе:
— Говорят, у нее есть пегая коза. Мы поймаем ее
Так и порешили.
Коза паслась на задворках. Лида выдернула колышек и увела ее подальше, Вера и Аня, спрятавшись за сараем, наблюдали за домом. Ждать пришлось недолго: из-за угла в огород вышла сухощавая, сгорбленная старушка. Прикрыв глаза от солнца рукою, она обвела взглядом огород и, не увидев своей пегой, тоненьким голосом стала звать.
— Пеструха, Пеструха...
— Бя-я!.. — отозвалась из кустов коза.
Вера с Аней подошли к старухе. Бобылиха совсем не походила на женщину, которую представляла Вера. Ее морщинистое, постаревшее лицо дышало добротой.
— Деточки! Не видите ли, откуда кричит козочка? — прошамкала бобылиха.
— Сейчас ее приведут, — Вера показала на кусты. — Шкоды у нас в огороде наделала. А вы, бабушка, присядьте, отдохните.
Бобылиха облокотилась на жерди изгороди и, прищурившись, спросила:
— А вас разве не угнали в Германию?
— Нет, бабушка, — ответила Вера, — мы приехали сюда позже.
— Стало быть, бог спас.
— Бабушка, девочка той женщины, которую взяли полицаи, у вас? — спросила Вера.
— Девочка? — бобылиха оглянулась, отвела девушек за кусты и зашептала: — А вы кто ей, Лизавете-то, будете, может, родня?
— Мы, бабушка, узнали, что на ваших руках осталась девочка, а вам это не под силу, так вот мы решили приютить ее у себя.
— Ее у меня нет, милая. Ее сення ночью у меня взяли...
— Кто? — в один голос спросили девушки.
— Разве ж я знаю? Забрал и унес. Сказал, что наш он, советский! Он приходил за Лизаветой, да опоздал вот, не успел... Дала я ему на дорогу бутылочку козьего молочка. А он его, накось, на лавке забыл. Так я его здесь нагнала, в карман сунула. Поцеловал он меня, как сын свою мать, и ушел...
Возвращались девушки улицей. Ветер крутил на площади пыль. Сильный треск ворвавшихся на площадь мотоциклистов заставил их остановиться. За мотоциклами шел броневик, за ним — открытый темно-серый «мерседес», полный эсэсовских офицеров, и, наконец, автомашина с солдатами. Колонна остановилась около комендатуры. Из броневика вышел стройный офицер службы СС и, сопровождаемый свитой, торопливо зашагал в комендатуру. Так въехал в поселок штурмбанфюрер Иоган Вайзе «навести порядок и покончить с партизанами».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Вернувшись домой, Вера отправила Аню и Лиду к аэродрому. Гераське сунула лепешку, и он пошел за речку, в лес. Сама, взяв лукошко, тоже пошла в лес, к большаку.
Вскоре небо заволокло тучами, стал накрапывать дождь. Когда вышла к большаку, дождь разошелся не на шутку. Вера выбрала группу берез, стоящих поближе к дороге, и села под одной из них, самой большой и густой. Но от дождя старая береза не спасала. Вера чувствовала, как по спине катятся холодные струйки воды. Однако надо было терпеть — по большаку шли и шли машины с пехотой. Их надо было хоть приблизительно посчитать. Пехоту сменила автоколонна артиллеристов. Наконец движение застопорилось. Из машины на дорогу высыпали солдаты и, балагуря, закурили.