Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Алло! — отозвался он.
— Товарищ двенадцать, говорит майор Парахин. Вы будете сейчас у себя?
— А что такое?
— Да есть одно важное дело, похожее на ЧП.
Железнов не терпел Парахина. И если бы не нужда в людях, настоял бы на откомандировании его из дивизии. Но нельзя, был ранен Милютин, и пришлось на его место временно назначить Парахина.
— Двенадцатого нет, — ответил он. — А если важное ЧП, то приходите, разберемся.
— А вы кто?
— Двадцать пятый.
— Тогда, товарищ двадцать пятый, извините.
Не успел Яков Иванович положить трубку, как тут распахнулась дверь и в землянку вошли, запорошенные с ног до головы снегом, Валентинова и Карпов.
—
— На середине Вазузы, — помогая ей раздеться, ответил Карпов.
— Э-эх! И отличилась же ты, мать Ирина! — качал головой Яков Иванович. — И чего удрала?
— Не хотела, чтобы вы меня здесь видели. — Валентинова дула в замерзшие ладошки.
— А то я не знаю, — усмехнулся Железнов. — Я, дорогая Ирина Сергеевна, все про вас, проказников, знаю и все вижу. И мешать вам не думаю. Так что любитесь от всего сердца и во имя своего фронтового счастья. Ну, а теперь накрывай ужин. Да, — обратился он к Карпову, — сейчас звонил майор Парахин и сообщил, что есть ЧП.
Карпов тут же позвонил и, слушая, зажав микрофон, докладывал Железнову:
— Говорит, что среди возвратившихся из медсанбата выявил пораженца.
— Пораженца? — переспросил Железнов. И взвесив, что это докладывает Парахин, который способен из мухи сделать слона, махнул рукой. — Давай после ужина.
После ужина Ирина Сергеевна быстро убрала со стола, наскоро вымыла посуду и, сославшись, что у нее в штабе дела, ушла.
Чтобы не держать понапрасну «пораженца», Железнов решил сначала заслушать майора Парахина.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Прихожу в девятую роту, — докладывал майор Парахин, — она теперь у нас кадрированная, туда прибывают из медсанбата, госпиталей, а там целое собрание. Слышу, обсуждают последнюю операцию. Я у дверей притаился. Дым от махорки — задохнуться можно. Вижу, баптист Айтаркин болтает: «Вы видели бы, сколько в медсанбате раненых! А сколько мы схоронили после боя убитых? Одному богу известно. А зачем? Чего мы добились? Только того, что Вазузу форсировали да фрицев от нее чуть-чуть оттолкнули. Вот и все!» Тут, товарищ генерал, все загалдели, кто поддерживает Айтаркина, кто — против. Наконец один, вы, товарищ Карпов, его знаете, из четвертой роты, пожилой, усы буденновские, как крикнет: «Тише вы! Айтаркин правду говорит». А тот, почувствовав его поддержку, и понес: «Умные люди говорят, что высшее начальство просчиталось и зря сунуло в это пекло войска, и вообще говорят еще то, что раз сил недостаточно, значит, не надо было затевать и наступление».
Из этом Парахин замолк, соображая, как более вразумительно закончить.
— Ну, и что дальше? — Комдив ожег его взглядом.
— Я, конечно, прекратил его болтовню. Разъяснил красноармейцам значение операции, убедительно раскрыл подлинное лицо баптиста, после Айтаркина взял с собой и уже у себя основательно с ним побеседовал. И все, что он говорил, записал. — И Парахин положил перед генералом эту запись.
Яков Иванович надел очки, бегло пробежал некоторые места и, не отрываясь от бумаги, спросил:
— А что сделали с усатым?
— Записал, кто он, откуда, и приказал через три часа прийти ко мне. Он, наверное, уже у меня.
— Скажите, товарищ Парахин, как бы вы подумали, находясь на месте Айтаркина, того самого солдата, который, веря нам, первым ринулся на утлом плотике в ледяную реку, форсировал Вазузу, под губительным огнем ворвался на тот берег и, пока были патроны, держал его... А потом мы сами видели, как наши славные люди гибли — и на том берегу, отражая контратаки врага, и в кипящей от огня и взрывов реке. Немногим посчастливилось достичь своего
— Так точно, товарищ генерал. Но это не дает ему права так говорить...
— Права так говорить, — оборвал его Железнов. — Айтаркин, Геннадий Илларионович, хотя и солдат, но такой же, как и мы, человек. Человек с душой, сердцем и разумом! Он тоже думает, тоже переживает и неудачи сражения и гибель товарищей и, представьте себе, даже делает выводы! Правда, выводы могут быть другие, чем наши, и мало приятные. Но не потому, что он неправильно, не по-нашему мыслит или сознательно их искажает, а лишь потому, что сражение он видит не с нашей колокольни, КП широко, а в более узком поле зрения, с самой малой точки — из своего окопа или места в атаке. Но видит со всеми ужасами боя, с кровью, воплями, смертями, удачами и неудачами... И нередко бывает так, что солдат, выполняя приказ, с полным сознанием своего долга перед Родиной, в силу военной тайны, не знает истинного намерения командования. Вот как, например, и в нашей операции. Перед ним была одна задача — форсировать Вазузу, захватить плацдарм и держать его до подхода главных сил, не жалея крови и даже собственной жизни. А ведь была еще другая задача — наступлением сковать противника, да так, чтобы он не снял с нашего фронта и не бросил бы под Сталинград на выручку Паулюсу ни одной дивизии, ни одного полка. А знал это Айтаркин или не знал? Я вас, майор, спрашиваю? Не знал и не должен был знать.
Дух возмущения зримо давил Парахина. Он ясно чувствовал, что комдив не на его стороне, и решил доказать свою правоту:
— Если каждый солдат будет обсуждать действия командира, то с таким солдатом, товарищ комдив, сражения не выиграешь.
— Вы правы, с таким солдатом сражения не выиграешь. Но приказ — есть приказ! И солдат должен выполнять его беспрекословно! — Железнов приподнял очки. — Вот вы представляете Айтаркина как злостного распространителя пораженческих взглядов. А я этого не нахожу. И вижу в нем не врага, а мужественного, доблестного воина, который во имя спасения Отчизны отлучился от своего баптизма, взялся за оружие и храбро сражается. Это, товарищ майор, что-то значит!
Парахин молчал, не зная, как себя вести дальше.
— Молчите? Так я вам скажу, — продолжал комдив, — в поступке красноармейца Айтаркина я не вижу никакого чепе. Следовательно, приказываю его отпустить! Отпустить и усатого красноармейца Галузу! Я его хорошо знаю как славного и храброго солдата. Это старый вояка еще гражданской войны. А это сожгите, — Яков Иванович протянул Парахину записи. — А теперь садитесь и слушайте. Из Поарма передали, что сегодня будет важное сообщение, которое, кстати сказать, оправдает и нашу операцию. С этой целью и я здесь, у вас. С этой же задачей в соседнем с вами полку полковник Хватов. Так что соберите всех политработников и пропагандистов и организуйте слушание Совинформбюро. На нем я буду присутствовать. К этому времени подготовьте и дайте мне вопросы, которые следовало бы им разъяснить. Кроме этого, завтра на вашем переднем крае будут работать мощные репродукторы дивизиона радиовещания на немецком языке в сторону противника...
— Группа уже прибыла, — доложил Карпов.
Железнов, выйдя из землянки, удивился. Вьюга стихла, и снежная даль была залита ярким светом луны.
— Какая красота! А тишина! В такую ночь ехать в машине просто грех. Знаете что? Давайте махнем на лыжах? А?
— Махнем, — согласился Карпов, а за ним и Парахин. Не прошло и пяти минут, как они, возглавляемые Карповым, двинулись прямиком на мертвенно торчавшие вдалеке трубы сожженного боем селения.
На полпути Карпов остановился: «Чу!..»