Испытательный срок
Шрифт:
— Гады, — процедил сквозь зубы Некрасов, наводя камеру на бланк.
— Как невежливо.
Макс отскочил от стола, едва не врезавшись спиной в створку шкафа. Давешний лектор стряхнул с рукава невидимую пылинку; рядом с ним топтался помощник, такой же придурковатый, как и прежде, и от этого ещё более страшный. Сколько они тут?.. Удастся прикинуться веником?..
— Ослик, будь добр, займись нашим гостем, — любезно попросил лектор, старательно глядя в сторону.
Макс сообразил зажмуриться и заткнуть уши. Отлично: этот казавшийся безобидным юный псих и есть засевший в «Восходе» ментальный
— Я так не могу, — гнусаво пожаловался Ослик. — Мне в глаза смотреть надо.
Некрасов что было сил воззвал ко всем, до кого мог дотянуться: Мишка, Костик, даже сам Верховский… Без толку. Нити чар напряглись было и тут же опали, безжалостно отрезанные чужой магией.
— Не получится, Максим Николаевич, — с притворным сожалением сообщил лектор хорошо поставленным голосом. — Ослик, позови, пожалуйста, Графиню. Уважаемый офицер, вы разве не должны по регламенту представиться и предъявить удостоверение?
Макс незамысловато выругался в ответ. Делать-то что? На ощупь к выходу продираться? Кажется, справа было окно…
Спину обдало волной холода; колечко в брови вспыхнуло сердитым жаром и тут же остыло. Упало на ковёр что-то тяжёлое, кто-то — должно быть, Ослик — жалобно заскулил. Макс рванулся вслепую, налетел на какую-то громоздкую мебель, должен был упасть. Не упал: удержала вцепившаяся в плечо ледяная лапа.
— Максим Николаевич, откройте глаза, — светским тоном предложил лектор. — В самом деле, ведь вам же неудобно.
Макс приподнял веки, готовый, чуть что, тут же вновь зажмуриться. Выступивший на спине пот замёрз отвратительной ледяной коркой; существо, державшее его за обе руки, совершенно точно не принадлежало миру живых. Что, если попробовать поджечь? Сумеет слинять?.. Над ухом заклокотало угрожающее рычание; Макс невольно прянул в сторону, сколько позволила мёртвая хватка.
— Офицер Некрасов, не раздражайте, пожалуйста, Графиню, — попросил лектор; кажется, даже обеспокоенно. Ему и самому не по душе было соседство нежити. Ослик — тот и вовсе корчился на пушистом ковре, жалобно хныча. — Как видите, наш волхв-недоучка сейчас для вас не опасен. В отличие от некоторых ваших весьма опытных коллег. Вы, кстати, никогда не пробовали пользоваться зовом по имени?
— Пошёл к лешему, — выплюнул Макс и тут же об этом пожалел. Ледяная удавка захлестнула его шею; нелепая будет смерть…
— Ослик! — встревоженно окликнул лектор, и его помощничек отчаянно застонал.
— Графи-и-иня… Сде-е-елка…
Холод мгновенно отступил; остались только когтистые лапы на предплечьях. Макс осторожно скосил глаза: на бледной, похожей на глубоководного морского гада ладони недоставало мизинца.
— Максим Николаевич, — осторожно произнёс лектор, нервно поддёргивая белоснежные манжеты, — верните, пожалуйста, то, что вы взяли. И всё, что успели сфотографировать, вам придётся удалить. Я вынужден просить вас помалкивать о нашей организации… и вообще обо всём, что касается этого вашего дела. Сюда вы также приходить больше не будете.
Пусть заставит! Леший с ней, с ручкой и с фотографиями; выбраться бы, и Верховский уже через час сюда нагрянет в компании Мишки
— Максим Николаевич, я надеюсь, что вы проявите здравомыслие, — с фальшивой заботой в голосе сказал лектор. — Позвольте-ка, я кое-что вам покажу…
Холёными пальцами он выудил из внутреннего кармана пиджака дорогой телефон, развернул во весь экран профессиональный снимок — хоть сейчас в газету или на новостной сайт. Небольшой зал, не в пример скромнее, чем здешний роскошный лекторий. Со сцены вещает мужичок средних лет — попроще, чем этот хлыщ, но с такой же благостной рожей, и рядом суетится румяный Ослик. А в первом ряду, с бессмысленно-счастливой улыбкой на лице, с хорошо знакомой необъятной сумкой на коленях…
— Ваша матушка, Максим Николаевич, находит наши семинары весьма познавательными, — узкие губы растягиваются в лживой холодной улыбке. — Если вы будете благоразумны, ей ничего не грозит. Чтобы вы не забывались, Графиня за вами присмотрит… Ослик, прикажи, пожалуйста.
Недоумок что-то проблеял — Макс не вслушивался. Он тупо глядел туда, где только что светился глянцевитый экран. Нежить, кажется, разжала лапы, оставив на память ощущение холода; тёмная дымка распласталась вдоль пола, слилась с собственной Максовой тенью. Идиот… Какой же он идиот… И близко не представлял, какой тут на самом деле гадюшник, и полез, один, без страховки, никому не сказавшись… Выпендриться хотел, дурень…
— Не переживайте так, — с видимым облегчением сказал ему лектор. — В конце концов, нужно мыслить позитивно. Можете вернуться к обычным своим занятиям, но не забудьте о моих просьбах. Я вам доверяю.
Если бы Макс мог дотянуться, он врезал бы по самодовольной лощёной морде. До него доходило понемногу: нельзя теперь в отдел. И домой нельзя, и в родной город, и к Верховскому. Как прокажённому. Как проклятому.
Кожу ему холодило мёртвое серебряное колечко.
LIII. Пламя во тьме
Дни тянулись за днями. Очень быстро стало ясно, что в пять суток уложиться не выйдет: то и дело приходилось закладывать крюки, огибая разбитый в поле воинский лагерь или какую-нибудь недостаточно благонадёжную деревеньку. Часть вины за промедление лежала на Ире. Не привыкшая к изнурительным физическим нагрузкам, она окончательно выбилась из сил уже к концу второго дня пути; вернее, дарёных сил как раз хватало, но чем дальше, тем неохотнее поддавалась целебным чарам мышечная боль. Из-за этой хронической усталости, а ещё из-за зачастивших кошмаров постоянно не получалось выспаться, хотя Ярослав и не будил её, позволяя подольше отдохнуть на привалах. Он не упрекал спутницу и вообще вёл себя подчёркнуто вежливо. Как и подобает профессионалу, которому в нагрузку к заданию приходится вполглаза присматривать за путающимся под ногами гражданским населением.